Малолетки

Лоррейн пыталась позвонить Линн Келлог в полицейский участок, чтобы поговорить с ней или с Резником, но оба были заняты. Она сняла занавески в спальне, чтобы заменить подкладку, что она собиралась сделать уже давно. Теперь они лежали грудой вокруг швейной машинки.

Когда зазвонил звонок входной двери, ее первой мыслью было, что это Майкл, вернувшийся раньше домой, хотя, когда спешила вниз по лестнице, она подумала, куда же он девал свои ключи. Увидев стоявшую за дверью женщину, она нерешительно заморгала, не узнав в ней одну из учительниц Эмили.

— Миссис Моррисон, Джоан Шепперд. Надеюсь, вы не возражаете, что я пришла к вам?

— О нет. Конечно, нет. Я…

— Я хотела раньше. Я собиралась только…

Они обе стояли там, глядя друг на друга, но каждая думала о своем.

Для окружающих они выглядели бы как мать и дочь.

— Пожалуйста, — пригласила Лоррейн, отступая назад, — не войдете ли в дом?

— Спасибо, я не имела в виду…

— Нет, входите, пожалуйста.

Пока Лоррейн кипятила воду для чая, Джоан Шепперд расточала похвалы уютному дому, чистоте кухни, форме и росписи посуды. В то же время ее не покидала мысль, зачем вообще она пришла сюда, что, собственно, она надеялась здесь найти.

— Эмили была… — начала она, но спохватилась и поправилась, — она — умный ребенок, всем интересуется. Можно заметить ее успехи с начала семестра.

Лоррейн в ответ улыбнулась.

— Ничего не было слышно?

— Боюсь, что нет.

— И у вас совершенно нет представления?..

— Нет, на самом деле. Совершенно никакого.

Джоан отпила чай, спросила Лоррейн о Майкле, о матери Эмили.

— Она в больнице, — ответила Лоррейн. — Диана нездорова уже порядочное время. Вряд ли она, бедняжка, знает о том, что произошло.

Когда Джоан Шепперд подняла глаза, по лицу Лоррейн струились слезы.

— Извините меня, — проговорила она. — Мне действительно лучше было бы не приходить. Это необдуманно с моей стороны, это только расстроило вас.

— Нет. — Лоррейн, покачала головой. — Я боюсь, что плачу все время. Иногда я этого даже не замечаю. — Она вытащила из кармана смятую коробочку бумажных салфеток и стала открывать ее. — Вчера я пошла уплатить человеку, который мыл окна, и со мной случилось то же самое. Он стоял и удивленно смотрел мне вслед, а я даже не сообразила почему.

Она промокнула щеки, осушила глаза, прочистила нос и спросила Джоан Шепперд, не хочет ли она еще чашечку чая.

— Нет, спасибо. Он был превосходный. — Она потянулась пожать Лоррейн руку. — Я хочу, чтобы вы знали, как я переживаю за Эмили. Я много думаю о ней.

Слезы вновь навернулись на глаза Лоррейн, и она отошла к мойке, отвернула воду, чтобы она уносила с собой и слезы. «Эмили была». Майкл сказал то же самое лишь вчера вечером, сам, здесь, в этой комнате. «Эмили была». Тогда получается, что только полиция считает, что существует еще какой-то шанс, что она может быть найдена живой? Или они тоже просто делают вид, не имея возможности признать то, что умом и сердцем понимают: где бы она сейчас ни была, Эмили, она, конечно, уже мертва?

— Так не может продолжаться.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Ты не можешь постоянно игнорировать меня.

Стивен стоял у своего верстака в подвале, спиной к лестнице.

— Я не игнорирую тебя. Я работаю.

Джоан посмотрела на его мясистую шею, широкие плечи, наклоненные вперед.

— Что сказала полиция?

— Ничего.

— Тогда что произошло после обеда?

— Ничего. Они устроили опознание, выстроили в одну линию мужчин, чтобы эта женщина опознала меня.

— Какая женщина?

— Я не знаю. Откуда мне знать? Во всяком случае, это была ошибка.

— Что ты имеешь в виду?

Он взглянул ей в лицо, развернув при этом только верхнюю часть корпуса.

— Что она не узнала меня. Она не могла. Меня там не было.

— Где?

Стивен повернулся обратно и потянулся к верстаку.

— Я плавал. — Он склонился над верстаком, сосредоточенно обрабатывая дерево, пока не услышал, что шаги его жены удаляются и дверь закрылась. Было что-то особое в только что обработанном дереве: его гладкая поверхность, исходящее от него тепло, как от живого тела.

«Партридж» был забит. Все места были заняты, у обоих баров стояли группы клиентов, встречались также одиночные выпивохи, бережно державшие двумя руками свои пинтовые кружки. Чарли и Вивьен пришли сюда по ее предложению. Она знала этот трактир и иногда его посещала. Резник же уже давно приглядел его, как одно из немногих оставшихся мест, где разговор не разбивался о «Кариоку» и грохот музыкальных аппаратов. Они отыскали себе место около задней стенки между группой студентов, практикующихся в разговоре по-испански: «Как вы спросите пинту пива, сыр и кукурузные хлопья в Мадриде?», и студентов из Политехнического, одетых в пальто от Оксфама и жалующихся на стоимость компакт-дисков и на то, как трудно прожить прилично на стипендию?

— Я вела одну группу здесь неподалеку, за углом. — Вивьен улыбнулась.

— Канадские исследования?

— Не совсем так. Женщины и Утопия. Или это были Утопии? Я не могу вспомнить.