Мальта

В свое время император обещал не отдавать острова ни в собственность, ни во владение кому-либо. Нарушая слово, он догадывался о том, что госпитальеры надеялись вернуть утопавший в зелени, прекрасно укрепленный Родос, рассматривая Мальту как временное пристанище. Почти 6 лет готовились они к походу против турок, поддерживая в исправности флот и накапливая средства, поступавшие из европейских владений. Все эти годы их агенты готовили оставшихся на острове христиан к восстанию против турок. Однако что-то помешало осуществить задуманное, а возможность послать на Родос корабли так и не представилась. Когда призрачная надежда угасла, рыцари с печалью в душе подписали договор и принялись за освоение новых земель.

Знаменитый эдикт благополучно сохранился и сегодня является экспонатом музея Национальной библиотеки Валлетты. Документ, содержащий подпись Карла V «Yo el Rey» («Я король»), скреплен восковой печатью и представляет собой каллиграфически выписанный текст, где сообщается о переходе в пользование госпитальеров Триполи вместе с островами Мальтийского архипелага. Указанные владения со всеми укреплениями и замками были навечно дарованы рыцарям на правах феода и с правом высшей юрисдикции. Помимо прочих условий, в обязанность госпитальеров входила оборона северного побережья Африки, а также защита южных берегов Франции и Италии от пирата Хайруддина Барбароссы. Будучи правителем Алжира, храбрый и предприимчивый корсар имел поддержку в лице турецкого султана, наградившего своего верного слугу титулом бейлербей.

Во времена описываемых событий его набеги на испанские владения совершались с одобрения и под руководством османов.

Успешные операции против морских разбойников весьма чувствительно задевали Османскую империю, распространившую власть по всему африканскому побережью.

Герб великого магистра Филиппа Вилье де Лиль Адама. Титульный лист устава ордена Святого Иоанна Иерусалимского, 1534

Турки считали море своей вотчиной; не отставали от них и алжирские пираты. Наводя ужас на жителей прибрежных стран, они опустошали целые районы, убивали население, захватывали тысячи рабов, нападали на торговые суда, угрожая мирным мореплавателям. Одним из пунктов договора ордену предписывалось выступить против пиратской агрессии.

Осенью 1530 года высокопоставленные братья во главе с Филиппом Вилье де Лиль Адамом прибыли на Мальту, символически перевернув страницу в истории ордена, ставшего отныне Мальтийским. «По вступлении на берег, – отмечал орденский хронист, – великий магистр с советом и главнейшими командорами пошли прямо в церковь Святого Лаврентия для принесения благодарности за покровительство небес; потом пустились искать себе пристойное жилище. При замке Сан-Анжело, который составлял единственное укрепление на сем острове, было селение, состоявшее большей частью из рыбачьих шалашей. В сих хижинах должны были поместиться командоры и кавалеры. Через несколько дней великий магистр принял во владение и столичный город, имеющий в окружности всего 1300 шагов».

Укрепления острова представляли собой жалкое зрелище: малочисленные, обветшавшие, они уже давно не использовались для обороны. На первое время защиту мог обеспечить лишь упомянутый в документе форт Сан-Анжело, хотя и тот требовал значительной перестройки. Единственным утешением послужила удобная гавань, впоследствии названная Большой. Расширенная и благоустроенная, в обновленном виде она сыграла существенную роль в развитии мальтийского флота.

Водное пространство залива делилось на части с помощью трех полуостровов. Оконечность одного из них занимал город Сенглеа, защищенный фортом Сан-Микаэль. Пустынные берега полуострова-горы Сцеберрас охранял форт Сан-Эльмо, названный в честь похожего укрепления на Родосе. Прикрывая вход в гавань, он препятствовал обстрелу крепости Биргу, стоявшей на третьем полуострове, за каменными стенами форта Сан-Анжело. Именно этот крошечный город глава ордена выбрал для устройства своей первой резиденции.

Разместив штаб-квартиру на побережье, братья отделились от мальтийской аристократии, обитавшей в Мдине, расположенной в глубине острова. Благородная древность старой столицы перекликалась с происхождением ее жителей, большинство из которых считали себя потомками знатных финикийских семейств. Новые хозяева тоже гордились своей родовитостью и могли быть достойными соседями местных, однако те, обиженные невниманием папы, сотрудничать с непрошеными гостями отказались.