Мальтийская цепь

Гидль повел его по длинному коридору, минуя, однако, комнаты, где бывали обыкновенно гости. Они прошли весь коридор, потом повернули в какой-то закоулок, совсем темный, и наконец Гидль отворил дверь и впустил Литту в просторную горницу, убранную совсем не по-трактирному. Стены были окрашены густою, темною, мрачною краской; на простенке, против двери, висело большое распятие, посредине стоял дубовый стол, окруженный такими же скамейками; широкая лампа под зеленым абажуром бросала свой светлый ровный круг с потолка.

От стола навстречу Литте поднялся одетый в черное патер, и граф сейчас же узнал в нем Грубера.

Патер Грубер, деятельный член иезуитского ордена в Белоруссии, явился в Петербург под предлогом представления Академии наук каких-то своих изобретений по части механики. Он бывал, якобы ввиду искания покровительства своим проектам, в домах петербургской знати, Литта встречался с ним и, между прочим, видал его раза два у Канних. Каждый раз при встрече патер намекал ему, что желал бы сойтись с ним поближе, но Литта уклонялся от этого…

— Не ожидали встретить меня здесь, граф? — спросил Грубер на отличном итальянском языке.

Он одинаково свободно владел языками немецким, латинским, английским, французским, русским и итальянским.

Литта отступил назад и с невольным удивлением произнес:

— Нет, не ждал!..

— Ну вот видите! — улыбаясь, сказал Грубер. — Присядемте, однако, время дорого. Я давно желал поговорить с вами наедине, а между тем так случалось, что это было затруднительно. Друг к другу нам ехать тоже было как-то неловко, кому первому? Не так ли? Лучше всего здесь, на нейтральной почве… Правда ведь? — и, говоря это, Грубер садился и придвигал табурет Литте.

Граф присел к столу боком, как будто хотел встать сейчас.

— Прежде чем вы скажете мне что-нибудь, — остановил он иезуита, слегка прикасаясь рукою к его руке, — прошу вас об одном — та записка, по которой я вызван сюда, написана вами?

— Да, мною, — кивнул головой Грубер.

— Подпись, которая стоит под нею, взята вами случайно или вы имели какое-нибудь основание подписаться так?

Грубер медленным и долгим взглядом посмотрел прямо в глаза Литте и, поджав свои тонкие, бескровные губы, ответил:

— Совершенно случайно!..

Граф не поверил ему, но решил, что во что бы то ни стало будет знать истину.

XI. Ad majorem Dei gloria [17]

— Я не сомневаюсь, — начал Грубер, близко пригибаясь к Литте и засматривая ему в лицо, — что вы, как мальтийский рыцарь, есть и всегда будете верным сыном католической Церкви.

— Я тоже не сомневаюсь в этом, — проговорил Литта, — я всегда останусь в той религии, которую исповедую, в которой родился и которой служу как член ее воинствующего ордена.

— Аминь! — подтвердил иезуит. — Об этом и говорить нечего. Но мы с вами находимся теперь в чужой стране, окруженные темными людьми, на пользу которых готовы поработать, — так? Не лучше ли нам действовать сообща, граф?

— Наша деятельность слишком различна, — возразил Литта, — я не знаю, на чем же мы можем сойтись…

— Как различна? — перебил Грубер. — Наш орден действует для вящей славы Божией — ad majorem Dei gloria; неужели вы не готовы служить этой цели?.. Позвольте! — остановил он Литту, видя, что тот хочет перебить его. — Вы, конечно, знаете, что большинство ваших братьев по Мальтийскому ордену уже давно вступило в общество Иисуса… Отчего вам не примкнуть к ним?

Литта ответил не скоро.

— Святой отец, — проговорил он, как бы вдруг решившись высказаться, — насколько я слышал, иезуиты очень искусны в диалектике, но, простите меня, я буду говорить прямо, — не умею я идти окольными путями: мне не по сердцу многое в уставе вашего ордена…

Грубер нисколько не смутился этими жесткими словами.

— Что же не по сердцу вам, сын мой? — мягко, ласково и вместе с тем почти наивно спросил он.

Литта решил пойти совсем напрямик.

— Прежде всего «perinde ас cadaver», — продолжал он, — то есть «будь таким, как труп, уничтожь свою волю, чтобы подчиниться старшим»…

— Что же здесь дурного? — спросил патер.

— Нельзя допустить уничтожение свободной воли в человеке! Ведь все могущество, вся сила ордена, которому я служу, именно основаны на этой свободной воле.

— Мы не станем вдаваться в определение понятия воли, — перебил Грубер, — то правило, о котором вы говорите, необходимо лишь для тех лиц братства Иисуса, которые поступают в него как духовные члены; вы же останетесь рыцарем ордена Мальты, и для вас не необходимо это правило.

— Но все-таки оно есть! — настаивал Литта.

— Это как кому дано понимать: кто захочет уничтожить в себе волю, тому благо; это касается нас, но дурного в том нет ничего.

— Затем правило «reservatio mentalis»[18], — сказал Литта. — Ему впервые в жизни приходилось еще вести такую беседу с иезуитом о вещах, близко касающихся братства, и это интересовало его. — По этому правилу, насколько я знаю, можно сделать все, лишь бы мысленно найти себе оправдание, причем в крайнем случае можно даже просто считать таким оправданием слова «ad majorem Dei gloria».

— Это правдоподобно, — подтвердил иезуит.