Мальтийская цепь

Остановившись у двери, он теперь испытующе следил из-под своей жаркой и душной маски глазами за мелькавшими пред ним феями и пейзанками, стараясь разглядеть, которая из них была Скавронская.

Зачем он это делал — он не мог дать себе отчет. Но и в Эрмитаж он приехал, опять обманув себя, что надеялся увидеть ее в последний раз.

Кто-то бесцеремонно просунул руку ему под руку сзади. Он обернулся; рядом с ним было красное домино. Литта невольно сделал движение отдернуть руку. Но домино не выпустило ее.

— Пойдем! — проговорил из-под красной маски чей-то измененный голос, настойчиво, почти приказывая…

«Неужели это она?» — мелькнуло у Литты, но он сейчас же отогнал эту сумасшедшую, как ему казалось, мысль.

— Пойдем! — повторило домино еще настойчивее. И Литта пошел.

— За кого ты меня принимаешь, маска? — спросил он.

— Граф Литта… Я никогда не ошибаюсь, — прошептала маска. — На плече у вас приколота розовая кокарда.

Литта посмотрел и тут только заметил, что на его домино действительно была кокарда.

— Что ж это значит? — спросил он.

Ему не ответили.

Они прошли пустую гостиную, потом другую, попали каким-то образом в не доконченную еще отделкой, нетопленную комнату со стенами, не вполне увешанными картинами, часть которых лежала на полу в раскупоренных ящиках, с торчащею по углам соломою, потом очутились в проходном коридоре.

Все это произошло очень быстро. Литту тянули почти насильно.

Сделав по каменным плитам коридора несколько шагов, они вошли в затянутую ковром глухую комнату. Здесь на столах и на мебели в беспорядке были разбросаны куски материи, тюль, части костюмов, ножницы и нитки.

— Теперь вы — мой! — проговорило домино, запирая дверь на ключ.

Литта теперь только решил, что все это ему очень не нравилось. И что это за домино и кто она такая?

— Узнаете меня? — спросила его спутница, снимая маску.

Это была баронесса Канних.

— Баронесса!.. Вы каким образом здесь? — удивился Литта, причем тоже снял маску.

— Каким образом здесь? — передразнила Канних. — Очень просто, а вместе с тем с большими затруднениями. От моей портнихи я узнала, что ей заказаны костюмы для нынешнего вечера, и явилась сюда в качестве ее помощницы. Меня пропустили. И когда большинство дам было уже одето, я надела домино, вышла в зал и смешалась с гостями. А кокарду вам пришпилил камер-лакей, муж моей портнихи. Что это мне все стоило — не ваше, разумеется, дело.

Все эти истории, стачки с портнихами и лакеями были очень не по душе Литте, и он почти грубо спросил, опускаясь на стул:

— Что же вам угодно?

— Отчего вы перестали бывать у меня? — ответила вопросом Канних, подступая к нему.

Граф опустил глаза, не зная, что сказать.

— Вот видите ли, я долго думала об этом, — заговорила она, — хотела писать вам… но потом догадалась, что вам теперь нельзя ни бывать у хорошеньких, — это слово она проглотила, как-то запнувшись, — женщин, ни получать от них записки…

— Отчего же это? — спросил Литта не из желания объяснения, а скорее чтобы, так сказать, отмахнуться от нового намека Канних.

— Оттого, — шепотом протянула она, желая казаться хитрее, чем это было нужно, — что за вами теперь следят, высматривают вас… и вот только на такую — правда, все-таки рискованную — шутку, — она показала на свое домино, — и можно было пуститься. Права я?.. Ну а теперь, — вдруг меняя тон, добавила она, — по крайней мере час в нашем распоряжении.

Прежде чем уйти отсюда, что Литта сейчас же решил сделать, он хотел остаться совсем правым пред этой женщиной, а потому произнес:

— Но, баронесса, я, если вы припомните, никогда не давал повода.

— Я все помню, — перебила баронесса. — Вы думаете, я не поняла, что мне говорили ваши глаза в последнее наше свидание у меня?

Граф поднялся со своего места.

— Мои глаза ничего не говорили вам… ничего, кроме того, что мне было у вас нестерпимо душно… Ваши предположения безосновательны. Завтра же вы убедитесь, что ваши намеки — клевета.

Литта видел, как менялось, бледнея, лицо баронессы, но ему это было приятно. В том состоянии, в котором он находился, ему нужно было кому-нибудь прямо в лицо сказать, что его опутывают в последнее время ложью, клеветой, и он с удовольствием делал это теперь.

— Ничего подобного нет и быть не может, — продолжал он. — Я прошу вас отпустить меня… Дайте мне ключ от двери!

Канних отстранила руку, как будто он собирался отнять у нее ключ, и твердо заявила:

— Вы останетесь со мною, я так хочу. Литта покачал головою.

— Напрасно, баронесса!

Канних постояла с минуту, как растерянная, потом крепко, до боли кусая нижнюю губу, прошла несколько раз по комнате взад и вперед, словно забыв, что она не одна, и наконец, остановившись пред Литтой, протянула ему ключ, говоря:

— Ступайте, но только помните, что ни одна женщина не простит вам никогда того, что вы делаете.

Литта, выйдя в коридор, отыскал прямой ход в комнату, где они переодевались, и, скинув там домино, уехал домой, не заглянув в зал, откуда слышалась музыка и где бал еще продолжался.

XV. Сестры