Мальтийский крест

— Ты, Форстерович, теперь кто? — продолжал Олег Константинович. — Я твою американскую должность не беру. Там ты вольный владыка заморской державы, над своими людишками властен, в полном праве (а я тебя поддержу, хоть флотом, хоть танками). А на российской земле — видишь, как получается… Я ведь тебя за язык не тянул, первый ты мне сказал, что боишься наступления «нового феодализма»! Если опасаешься, так отчего же нам с тобой первыми на его наступление не среагировать? Целее будем!

Трудно — понимаю, демократические кандалы шагнуть не дают. Куда ж нам без «Либерте, эгалите, фратирнете»?

Если же «посмотреть с холодным рассудком вокруг», очень даже понятно — куда. Тем более — зачем.

Император видел, что Доджсон не по обстановке занервничал. А что, казалось бы, такого произошло? Ну, орденком его почтил, все иностранные лидеры постоянно друг друга чем-нибудь да награждают. Другое дело — никто, наверное, так вот грубовато не намекал… Да ничего, переживёт, одумается, когда хмель выветрится.

— Садись, садись, — указал рукой президенту на кресло Олег Константинович. — Шампанское — мы просто так выпили. По традиции. Сейчас Миллер нам чего-нибудь лучше принесёт…

Никто на свете не поверил бы, что американский президент, что называется, поплыл под психологическим натиском русского царя. При условии, что кому-нибудь на свете вообще позволили бы наблюдать подобную картину. Кроме адъютантов и камердинеров, естественно.

Император закурил свою обычную папиросу, трезвый что в алкогольном понимании, что в эмоциональном. Обратился к президенту, совершившему самую большую ошибку в своей жизни, попытавшись с Олегом Константиновичем разговаривать, как с каким-нибудь Каверзневым или Президентом Франции Паттон-Фантон-де Вирайоном!

Прикиньте разницу. Одному — в двадцать лет поступить в самый престижный университет САСШ, имея за спиной родителей-миллионеров, два колледжа, чудесный жизненный опыт бонвивана и недельная поездка в Париж «по девочкам» мало отличалась от «простой» выпивки в кампусе с однокурсницами. Легкая и приятная жизнь. Президентом далеко не каждый станет, но правительственным чиновником или адвокатом с не меньшим заработком — гарантированно.

Другому, пусть и урождённому Великому князю — с десяти лет воспитываться в обычном кадетском корпусе, где никого не интересует твоё происхождение. Выживешь — молодец! Сломаешься — даже ротный воспитатель за тебя не ответит, не потянул парень — и всё на этом. Потом, в девятнадцать — три года самого тяжелого в России военного училища — Николаевского кавалерийского.

Кто не знает, как весь первый семестр кожа с бёдер и голеней до мяса стирается, а в седло каждый день садиться надо, хоть умри, — тот ничего не знает. И в двадцать два — погоны корнета. Служи, куда пошлют.

Никого твои весьма относительные шансы на опереточную должность Местоблюстителя не интересуют. Почти двадцать следующих лет и оттарабанил, только в Уссурийской тайге — четыре!

И вот напротив этого, битого-перебитого, почём фунт лиха до копейки знающего человека — целый президент. И даже — великой державы. Спокойный, сытый, мясом кормленный, как казаки и две недели, бывало, конским комбикормом питавшиеся, о «территориалах» выражались.

— Ты Джеральд, одну вещь пойми, — сказал Император, опрокинув очередную стопку и подождав, пока Доджсон сделает то же. — Через полчаса мы разойдёмся, весь наш забавный разговор тобою забудется…

— А тобою — нет? — спросил президент, начавший пьянеть быстрее и ощутимее.

— У меня такое поганое свойство, я за всю жизнь не забыл ничего. Ни одной прочитанной строчки, ни одной сказанной мне или мною фразы. Речь не об этом. Пожалуйста, запомни сам и передай всем тем, кого ты считаешь соотечественниками и коллегами, а я — нет. Я, собственно, для того и прилетел, чтобы довести до всех сравнительно вменяемых людей простейшую, по идее, мысль…

Секретарь поднёс президенту стакан с двойной дозой «Алкозельцера», да ещё и чашку кофе. Император рассмеялся. Обидно, разумеется.

— Миллер, мне ещё чарку, и огурец где-нибудь поищи…

Требуемое немедленно нашлось.

— Послушай меня, Джеральд Форстерович. Ни на какие твои прерогативы я не посягаю. Всё, что слышал, смело можешь на счёт моей весёлой натуры отнести. Люблю людей разыгрывать, с кадетского корпуса привычка осталась. Там без специфического юмора не выживешь. Но вот что своим друзьям передай. — Император снова подошёл к окну, опёрся о раму плечом, опять залюбовался серым штормовым океаном. — Россия никого сдавать не будет. Не в наших это привычках. Твоя Америка от внешнего вторжения защищена. Со стороны Канады на вас никто не нападёт. Мы через Берингов пролив — тоже. По мексиканской границе можете колючее заграждение под током моря и до моря создать. В десять колов. Ваше дело. У «Чёрного интернационала» авианосных эскадр в ближайшие двадцать лет не появится. Следовательно?

— Следовательно, нам никто не угрожает, — согласился Доджсон.