Мальтийский крест Павла Первого

Я пить отказалась, отговорившись аллергией. Тогда Маринка, блеснув глазами, предложила показать мне самое интересное. Они повели меня в бывшую кухню, где мы нашли только полуразвалившиеся полки и большой холодильник с выломанной дверцей, после чего Танька Булкина с усилием открыла еще одну дверь, которая вела на склад.

Там валялись разломанные ящики и противно пахло. Лучи фонариков плясали, Маринка ухала филином… глупость, конечно, несусветная, но я здорово испугалась. Тогда они сказали, что привели меня сюда нарочно, потому что я должна непременно пройти испытание, чтобы меня приняли в их компанию.

Если бы я отреагировала сразу, то есть послала бы их подальше, присовокупив, что в гробу видела я их компанию, то дело кончилось бы легкой потасовкой. Или же они попытались бы выполнить свой план, но тогда я бы сопротивлялась и кричала, то есть хоть кто-то из ребят бы услышал. Вряд ли они заступились бы за меня, но все-таки обратили внимание. Я же в тот момент растерялась, к тому же эта ужасная боязнь привлечь к себе внимание сыграла свою роль.

В общем, они втолкнули меня в крошечную кладовку, в которой, надо полагать, завхоз того древнего лагеря хранил особенно ценные припасы, замок на двери был врезной, оттого его и не украли. И сама дверь хорошо сохранилась, и не было в стенах никаких щелей, об этом тоже наверняка позаботился завхоз, остерегаясь крыс.

Уж не знаю, что он там хранил: икру, шоколад или спиртное (в пионерском лагере), но кладовка сделана была на совесть.

Помещение было маленькое, два на два метра, низкий потолок и самое главное — никаких окон. Дверь с грохотом захлопнулась за мной, и Танька Булкина еще заклинила ее ломаным стулом. Я тут же постучала и попыталась воззвать к их благоразумию — девочки, пошутили, мол, и будет. В ответ послышалось злобное хихиканье, и Маринка загробным голосом несла какую-то чушь про испытание.

Самое ужасное, что эта стерва Анита (я узнала это потом от Жанки) успела вытащить у меня телефон из кармана джинсов. То есть тут все равно не было бы сигнала, но я могла бы пользоваться им как фонариком… Теперь же я оказалась в кромешной тьме.

Я стучала в дверь и просила открыть, я умоляла, потому что чувствовала, что со мной что-то не то, но эти заразы только смеялись в ответ. И вдруг все пропало. На мой стук и крики никто не отозвался, только вдалеке слышался шум и свистки.

Как я узнала потом, один из воспитателей ночью вышел прогуляться с одной из вожатых и они решили уединиться в развалинах бывшего лагеря. Ну не под сосной же все-таки, там муравьи заедят.

Парочка увидела среди развалин свет, услышала шум, подошла незаметно и застала нарушителей, что называется, тепленькими. Воспитатель был очень зол, поскольку вместо приятного общения с подружкой ему пришлось ловить детей, которые, надо сказать, быстро сориентировались и разбегались как тараканы.

Девчонки услышали крики и поняли, что надо делать ноги, позабыв открыть дверь.

Очень быстро я поняла, что осталась одна, в кромешной тьме, в крошечном помещении без окон с плотно закрытой дверью. И тут на меня напал страх. Совершенно дикий и неуправляемый. Я поняла, что меня никогда не найдут и я навсегда останусь тут, в помещении, напоминающем гроб.

Страх все усиливался, мне казалось, что стены кладовки сдвигаются и сейчас меня просто расплющит между ними. Я хотела встать, но ноги не держали, я даже не могла поднять руку, чтобы потрогать стену.

Потом стены перестали сдвигаться, зато стало совершенно невозможно дышать. Было такое чувство, что меня кто-то накрыл пыльным ватным одеялом, причем накрыл, заботливо подоткнув его со всех сторон, чтобы не поступало ни грамма свежего воздуха. Да откуда там было воздуху-то взяться…

Мне казалось, что там, под одеялом, не воздух, а какая-то вязкая ядовитая субстанция, и я боялась вдохнуть, чтобы не отравиться. Уши заложило, вместо обычных звуков там звучал колокольный звон. Причем не как звонят в церкви на праздник, нет, колокол был ржавый и гудел глухо и низко, как будто на деревенском пожаре или разбойники на деревню напали: «Бом! Бом!»

И наконец, сердце. Сердце было не мое, то есть как будто какой-то чужой инородный предмет колотился в груди, потом стал подниматься наверх. И так было не вздохнуть, а теперь еще этот комок застрял в горле. Нужно было прокашляться, а для этого — открыть рот, но я боялась, что вязкая отвратительная субстанция попадет в организм и я умру.

Я пыталась шевелиться, чтобы сбросить пыльное одеяло, но руки двигались с трудом, как будто я нахожусь под водой. И вдруг страх прошел, и я поняла, что сейчас умру.

Помню, подумала еще, что так даже лучше, чем от голода и холода долго мучиться.

Итак, я попыталась сделать глубокий вдох — и больше ничего не помню.