Вдруг труп императора пошевелился.
Доктор вздрогнул и протер глаза.
Этого не может быть! Он только что без всяких сомнений установил смерть Павла Петровича, да и кто мог бы остаться жив с такими страшными повреждениями? Да нет, наверняка ему привиделось, все дело в слабом освещении…
Но Павел снова пошевелился и начал медленно подниматься.
Поднимался он как-то странно — не как живой человек, кряхтя и опираясь руками, а как невесомое эфирное создание, как сгусток ночного тумана, он медленно всплывал над столом.
Тут Вилье увидел еще одну странность.
Мертвый император как будто раздвоился.
Один Павел, изуродованный, окровавленный, но вполне материальный, остался на столе, а второй, невесомый, всплыл в воздух, повернулся и встал на ноги.
И этот невесомый император, едва касаясь ногами пола, медленно поплыл через комнату, что-то едва слышно бормоча. Сквозь него просвечивал канделябр с горящими свечами.
«Призрак, — понял доктор, — это призрак…»
Ему, конечно, доводилось слышать небылицы о призраках и привидениях, но он считал их выдумкой необразованных людей. А теперь ему довелось увидеть призрак своими собственными глазами…
Доктор не сводил глаз с призрачного императора, а тот все что-то бормотал.
Доктор прислушался к этому бормотанию и разобрал отдельные слова:
— Крест… заветный крест… непременно найти его… найти и спрятать… спрятать, чтобы он никому не достался…
И тут призрачный император выплыл из комнаты сквозь запертую дверь.
Анна Лопухина рыдала в своем будуаре, уронив голову на стол.
Только что горничная Нюша сообщила ей страшную новость.
Император, помазанник Божий, ее вспыльчивый и нервный возлюбленный, умер этой ночью. С ним случился апоплексический удар.
Анна хотела увидеть его, хотела облобызать мертвое чело — но ей не позволили, сказали, что государыня императрица, свежеиспеченная порфироносная вдова, разгневается.
И вот теперь Анна в одиночестве предавалась горю…
К ее понятному и несомненному горю примешивалось чувство вины.
Так случилось, что государь скончался именно в тот день, когда она провинилась перед ним, уронила крест, которым он так дорожил, и не покаялась в этом.
Конечно, крест ничто в сравнении с жизнью императора, но Анну мучило то, что она не посмела признаться ему в своем небольшом прегрешении и теперь уже никогда не сможет…
Вдруг за спиной у нее раздался какой-то едва различимый шорох, шепот.
Анна подняла голову, повернулась…
И ахнула.
В дверях ее будуара стоял он, император.