Мальвина (СИ)

Мысленно даю себе обещание больше никогда не повторять смертельный номер, зажмуриваюсь, собираясь с силами — и решительно забираю телефон прямо у него из-под уха. Влад пытается что-то сказать, вернуть свою какого-то совершенно нереального размера игрушку, но я запечатываю его звонким чмоком в щеку.

Мы замираем друг напротив друга, как будто только что произошло что-то выдающееся.

Между прочим, легкая небритость ему очень идет. Хотя и гладко выбритый он у меня тоже настоящий красавчик.

Так, Машка, стой, тормози. Никаких «у меня».

— Маша, ну хватит быть сушеным бубликом, — бормочет Влад, медленно приближая лицо.

Я знаю, что будет дальше. И знаю, что с вероятностью в двести процентов мне понравится с ним целоваться. Потому что… Ну просто знаю и все. И в животе странно ноет и тянет, словно карамелькой мешают теплый кисель, и пальцы на ногах поджимаются сами собой.

Вы когда-нибудь сидели на диете? Я вот сидела, еще лет в шестнадцать, когда мне казалось, что при моем росте в сто шестьдесят сантиметров, весить сорок девять килограмм непростительно много. Ну а кто в шестнадцать бывает доволен своей внешностью? В общем, я тогда жила, как гусень-плодожорка, на одной капусте и ее производных. И вот в разгар моего триумфального похудения приезжает Макс, и мы по этому случаю организовываем шашлыки. А мясо, тем более свинина — это табу, вам любой худеющий скажет. И вот стоит перед вами гора свежего шашлыка в душистых травах, и вы знаете — можно попробовать один кусочек, ничего страшного не случиться и жировые складки за секунду обратно не нарастут. Но, блин, дело совсем не в одном кусочке и его последствиях. Дело в том, что после одного куска уже невозможно остановиться.

Вот Влад — мой шашлык в разгар диеты. Вряд ли смогу остановится, если распробую.

Не романтично звучит, а что поделать?

Мысленно вздыхая, мужественно перекрываю ему путь растопыренной пятерней. Его глаза сквозь пальцы выглядят, мягко говоря, недовольными, да и губы поджаты явно не просто так, а чтобы не ругнуться.

— Меня динамит собственная жена, — сообщает он тоном репортера, которому досталась самая скучная новость.

— Папа пригласил нас на дачу, — скороговоркой огорошиваю его еще одной новостью. — И тоже в пятницу. Он очень расстроится если мы не приедем.

«Папа расстроен» — это в нашей семье условный сигнал, который означает, что кто-то конкретно влип и лучше заранее придумать покаянную отповедь. Хотя, чтобы вы понимали, нас никогда, даже мальчишек, даже за совершенную дичь, не наказывают ремнем или оплеухами. Но от папиного внушения на виновника даже стены смотрят с осуждением.

— И отказаться нельзя, я так понимаю, — развивает мысль Влад. Целоваться он уже раздумал, так что можно выдохнуть с облегчением.

— Ну, если мы разведемся, то…

— Ладно, дача так дача. — Он беззаботно пожимает плечами. — Одного вечера будет достаточно? Я могу заказать самолет на утро субботы, например.

— Да, думаю, вечера хватит. — О том, что этот вечер может стать для него самым «незабываемым», я благоразумно помалкиваю.

[1] Маша имеет в виду трех обезьянок: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу»

Глава шестнадцатая: Маша

Влад выходит и открывает дверцу с моей стороны, предлагая руку. Я выхожу, чувствуя себя золушкой, которая не успела вовремя сбежать с бала: с больничной одежду (ее я торжественно пообещала вернуть), дорогих туфлях и с принцем в футболке с красным крестом. И все это на фоне дорогущего «Мерседеса», такого блестящего, что в нем, как в зеркале, отражаются вытянутые лица воспитательниц. Когда на улице хорошая погода, мы встречаем детей не в группе, а во внутреннем дворе, чтобы малышня перед завтраком немного набегала аппетит. Так что, можно сказать, я прибываю прямо с корабля на бал. И поверьте, меня совсем не радует тот факт, что сегодня все наше «Гнездышко» будет бурно обсуждать утреннее происшествие.

— Спасибо за путешествие для родителей, — говорю, глядя Владу куда-то в область солнечного сплетения. — Понятия не имею, когда ты успел.

— Ерунда. Знал бы, что так будет, нашел бы горячий тур. Прямо на вчера.

Мы посмеиваемся друг над другом, мне легко и хорошо, как воздушному шарику с гелием, который только что выпустили из рук.

И мой бессовестный муженек пользуется тем, что я потеряла бдительность.

Помните, он скрутил Сережку вот тем неуловимым движением? По-моему, ту же самую штуку Влад только что провернул и со мной. Иначе почему я вдруг стою, прижатая к нему одной рукой за талию, а другой он массирует мой затылок сквозь волосы? И почему мне хочется мурлыкать?!

— Договор… — пытаюсь напомнить я, но вряд ли Влад забыл о его существовании. Правильнее будет сказать — наплевал и на бумажку, и на то, что в ней сто тридцать девять пунктов.