На Движенье полетела птица, и утренники наконец заставили счернеть огуречную и кабачковую тину. Подсолнухи поникли головами и были срезаны. Самый большой подсолнух Ульяна положила на крыльце, ладонью стерев остатки пестиков. Семя плотное, черное, казалось сплошной несокрушимой броней. Но тут же на угощение слетелись мелкие пичуги и принялись молотить. Через полчаса от брони остался ворох шелухи. Семаргл довольно кивал, глядя с высоты. Как ни посмотри, хоть по-божески, хоть по-человечески, правильно тетушка делает.
На огороде дольше всех оставался рядок капусты, но и та в скором времени была срублена, большие кочаны легли на полку рядом с крутобокими кабачками, а те вилки, что поменьше и порыхлее, попали под сечку и отправились в бочку, где предстояло кваситься кислой капусте, или в кадушку, где готовилось крошево.
Последнее, что оставалось сделать, – разнести по бороздам компостную кучу. Народная мудрость говорит: «Не положишь каки – не получишь папы». Папа – так деревенские хлеб называют, ну а кака – это кака и есть. Не унавозишь землю – хлеба не будет, и ничего не будет. Скота Ульяна по старости своей не держала, навозу взять ей было негде, но зато скошенная вокруг дома трава сваливалась в кучу и поливалась помоями. К осени трава перепрела и стала что твой навоз.
Компост возить – работа маркая, так Ульяна заранее баню затопила, хоть и не суббота нонеча. Управила все, напарилась, намылась в честь конца огородной страды. Пошла в избу чай пить из праздничной чашки.
Хорошее лето привелось, легкое, а руки черные, и баня не добела отмыла. Нескоро отойдет въевшаяся земля. И кольцо на руке черное от времени с крылатым псом на печатке.
Ульяна капнула на палец постным маслом, с трудом сняла кольцо, еще подивившись чудному изображению. Кто кольцо ковал, тот знал, что к чему, а нам его носить и зря не гадать.
Вздохнула, уложила колечко в шкатулку с нехитрыми бабьими сокровищами.
– Спи, пёся, весна не скоро.
На Луне, в страшной дали, великий бог Семаргл прикрыл пронзительные глаза и уснул до весны.