Домой Виктор Андреевич вернулся смурной и, не переодевшись, уселся перед выключенным телевизором. Жить не хотелось. Болело в груди, чуть выше желудка, представлялись собственные похороны, печальные лица сослуживцев, плачущая Светочка, шепоток: «Замучили человека, в могилу свели…»
Понимая умом несерьезность подобных фантазий, Виктор Андреевич гнал их, пытался вызвать в памяти образ Тургора, но тот отгородился глухой стеной и не пускал. Очевидно, Виктану удалось исчезнуть из темницы, и сейчас его не было нигде, и, значит, Тургор был закрыт для страдающего Виктора Андреевича.
В прихожей раздался звонок – Таисия обычно звонила в дверь, хотя у нее был свой ключ. Виктор Андреевич вернулся в кресло.
«И не поинтересуется, как дела», – обиженно подумал он и тут же ужаснулся мысли, что Таисия могла спросить его о работе, и ему пришлось бы отвечать.
Из кухни потянуло борщом. Слева под ребрами заболело сильнее.
«Подохну – никто и не заметит», – резюмировал Виктор Андреевич.
– Обедать иди, – позвала Таисия.
После тарелки борща в груди отпустило, жизнь уже не казалась столь ужасной. В конце концов, увольняют его еще не завтра, а в худшем случае через месяц, и компенсация при увольнении по сокращению за два месяца выплачивается, и стаж не прерывается. За это время он что-нибудь придумает, устроится на другую работу – энергетики везде нужны, – сделает свое изобретение и внедрять его будет не здесь, а на новом месте, в каком-нибудь совместном предприятии. И запатентует на свое имя – так теперь можно. Приглашения пойдут от инофирм, зарубежные поездки, дома – компьютер и видеомагнитофон. А на бывшем его заводе все останется по старинке, прогорят они со своей арендой и разорятся. Светочка Соловкова, безработная, придет в слезах в его кабинет (а он уже будет президентом фирмы), и он ей скажет…
– Ты меня совсем не слушаешь! – голос Таисии вернул Виктора Андреевича на кухню.
– Слушаю, Тасечка, – сказал Виктор Андреевич.
– Я спрашиваю: на что мы жить будем? – повторила Таисия.
«Неужели кто-то успел ей сказать?» – с тоской подумал Виктор Андреевич и на всякий случай ответил уклончиво:
– Как-нибудь выкрутимся.
– Ты все успокаиваешь, а выкручиваться приходится мне, – обиделась Таисия. – Ты хоть знаешь, сколько сейчас картошка стоит? Твоей зарплаты теперь только на папиросы хватит. Мясо на рынке уже сорок рублей и еще будет дорожать.
«Не знает», – понял Виктор Андреевич и сказал:
– Так это на рынке.
– А ты купи в магазине. Три часа отстоишь, а ничего не получишь. Да и в магазинах будет дороже. Писали уже. Вот я и спрашиваю: на что жить будем?
«Ну что прицепилась?..» – тосковал Виктор Андреевич, решив от греха отмалчиваться.
– Алеше посылку надо бы собрать и перевод, а из каких денег? – долбила Таисия. – У Риты день рождения скоро, что дарить будем, ты подумал? В магазинах нет ничего. У нас тоже юбилей близится, пора подумать, кого звать. На ресторан денег нет, значит – дома. Но и дома приличный стол рублей в четыреста обойдется, а то и больше… – Лицо Таисии вдруг смягчилось, осталась лишь неистребимая морщинка поперек лба. – Витек, – сказала Таисия совсем тихо, – а ведь тридцать лет вместе живем. Вся жизнь…
Виктор Андреевич обнял за плечи прижавшуюся к нему Таисию. Он вообще любил свою жену, хотя привычка, кажется, преобладала в нем над всеми прочими чувствами. И пусть в далеко идущих мечтах Виктора Андреевича Таисия не появлялась, но в то же время как бы и присутствовала, потому что Виктор Андреевич всегда знал, что у него есть дом. А дом – это Таисия. Виктор Андреевич был ласков с женой и, даже думая о Светочке, Тасю любить не переставал.
– До чего же обидно, – сказала Таисия. – Жизнь прошла, а как – я и не заметила. Сначала, студентами, думали: вот будем зарабатывать, начнется настоящая жизнь… потом ждали, что дети подрастут, что зарплату прибавят… Теперь и ждать нечего, а жизнь еще не начиналась.
«Сейчас снова о деньгах заговорит», – догадливо подумал Виктор Андреевич.
– …нигде не были, ничего в жизни яркого не случалось…
«Как же не случалось! – мысленно возразил Виктор Андреевич. – У тебя, может, и не случалось, а у меня все было. Меня Тургор ждет, там люди гибнут, а она…»