Малые святцы

На какой-то миг лишь будто пробудилась Марфа — да и пробудилась ли? — а не снобродя ли, луной ведомая, просто проделала всё это: открыв глаза и глядя ими волооко в никуда, приподняла голову над подушкой, вроде послушала — а в это время и на самом деле как раз кто-то пробежал стремительно по саду в сторону ограды, снегом сухим крахмально прохрустев, — улыбнулась чему-то, как блаженная, и, веки сомкнув, но не сгоняя с губ улыбки, белым лицом опять в подушке алой сладко утонула. Бог с ней.

Задремал я. И проснулся уже в сумерках.

— Я тебя нарочно не будила, — говорит мама. — Пусть, думаю, выспится, пока дома-то.

— Да переспал уж, ночью-то что буду делать, — говорю я.

— До ночи ещё далеко, — говорит мама. — Сморишься… Дни-то эти спал так мало.

Управились. Поужинали.

Посмотрели и послушали новости.

— Они пошто всё, самолёты эти, стали падать-то? — говорит мама. — То поезда, то самолёты… Чуть ли не кажен день то там, то тут… И люди гибнут.

— Бардак потому что, — говорит отец. — Воруют все, кто где чё может, и никто их не накажет.

— Ну дак а кто их и накажет, раз все воруют… Да разве все, не все, пожалуй.

— Не все, конечно… Тут-то, в Ялани, чё своруешь? Был здесь раньше Ганя Крутобоков. Дак тот шапку свою в чужую ограду забрасывал, тут же её и воровал. За свою-то шапку его не шибко колотили.

Выключил я телевизор.

Только дрова трещат в камине.

— Ну, что, — спрашиваю, — почитать тебе?

— Почитай, почитай, — говорит мама.

Прочитал я:

«После сего пошёл Иисус на ту сторону моря Галилейского, в окрестности Тивериады…

…

Это говорил Он об Иуде Симонове Искариоте, ибо сей хотел предать Его, будучи один из двенадцати».

Помолчали все сколько-то.

— Вот тоже мне, — говорит отец после.

— Чего ты? — спрашивает его мама.

— Да предлагать чё.

— Чё?

— Да есть и пить-то.

— Ну дак а чё?

— Да кровь и плоть-то… Чё же за такое?

— Ну, это выбрать жизнь такую.

— Ну, тогда так бы вот и говорили.

— Да а другому хоть заговорись ты.

— А ну тебя!.. Всё с подковыкой.

Поднялся отец со стула, утопал тяжело к себе в берлогу.

— Ему уж так, не прекословь, — говорит мама. — И я пойду, то засыпаю.

Ушла и мама.

Небо разъяснило. И в доме, и на улице тихо. Через крышу слышно, как вздыхают звёзды.

Где ты сейчас, душа моя, что теперь делаешь, Арина?

Ночью проснулся я от звука непривычного — в доме соседнем выла Катерина.

7

Февраль, седьмое, пятница.

Месяц январь посвящён римлянами Янусу, богу, демону ли, выходов и входов, двуликому идолу, по Блаженному Августину, почитаемому ради одной слюны, февраль — Термину — божеству границ, межевых знаков, — учреждение культа которого приписывается Нуме. Праздновались Терминалии в феврале, в котором было и священное очищение (februum). Фебруариус — очистительный.

На Руси проще, конкретнее и ближе к делу:

Снежень, крутень, сечень, лютень, бокогрей — скотина из хлевов бока погреть выходит на пригоны. Февраль-враль — но это на Руси, а у нас тут, за Камнем, он по-зимнему добросовестный и честный, в нашей Сибири в феврале весной пока даже не пахнет. Ещё и вьюговей — тут не всегда, но соответствует, — больше, правда, к марту применимо. И тимофеевские, и сретенские, и власьевские морозы в феврале — как завернут, так завернут уж — уши в трубочку сворачиваются, мало чем от двух предыдущих месяцев отличается, разве что неба голубого да свету солнечного в нём побольше.

Тёплый февраль — весна холодная.

Пора собирать берёзовую чагу. Выберу время, так схожу. Сегодня, может.

Святителя Григория Богослова, архиепископа Константинопольского (389).

Священномученика Владимира, митрополита Киевского и Галицкого, замученного и растреленного в 1918 году.

Мученица Фелицата — с седмью сыновьями Ианнуарием, Феликсом, Филиппом, Сильваном, Александром, Виталием и Марциалом — явилась к языческим судьям и объявила себя христианкою. Когда мучили её детей, она, подобно Соломонии ветхозаветной, укрепляла их в страданиях за Христа и сама пострадала. Было это во II веке. Мощи мучеников почивают в Риме.

Преподобного Поплия Сирийского (ок. 380); преподобного Мара певца (ок. 430).

Иконы Божией Матери, именуемой «Утоли мои печали».

Умер Патюков Сильвестр Лукич. Уже похоронили. Дочь его из Норильска так и не приехала. Не смогла, наверное, — нынче не шибко покатаешься — народ-то разорили.

За день до его смерти была у него мама, проведала и принесла ему от упокойного стола кутьи и киселя с блинами — помянуть Толю. Спросил: «Это который?» — «Да Усольцевых-то, балахнинский», — ответила ему мама. «Дак молодой, поди?.. Не помню». — «Молодой». — «Ну, — сказал, — на тот свет, не в старосты и не в урядники, годишься и младенцем». Помянул.