Малый апокриф (сборник)

На дощатой повозке меня повезут к эшафоту,
И мужик в балахоне вечно грязного цвета огня
Там поднимет топор, обругает плохую работу
И уныло зевнет, и посмотрит он мимо меня.

И взгляну я на небо, на низкое серое небо,
И тогда с колоколен - померкших, как будто в золе,
Мокрый лист золотой закружит одиноко и слепо
И падет на лицо мне, собою закрыв Мавзолей.

Его ветер подхватит и дальше потащит на площадь.
Грянет дробь барабанов. Затопчутся ноги втрязи.
Над рядами фуражек, треща, алый шелк заполощет.
И блеснет гладью стекол подъехавший лимузин.

И вдруг сердце подскажет мне: осенью, осенью пахнет.
Но уже распрямится мужик в свой невиданный рост.
И взмахнет он руками, и в толпе неожиданно ахнут,
И посыплются листья на черный скрипучий помост.  

7

Весь этот город, я гляжу,
Сегодня дик и страшен,
Подобно мертвому ежу
В колючках узких башен.

Его - сурьмой испитый сон.
Его - кровать косая.
И солнце низкое яйцом
Пасхальным повисает.

Его - напыщенная спесь
Маркграфа и Голгофы.
Наверное, родился здесь
Сам сумасшедший Гофман.

Бродил, беседуя с котом,
По лестницам и крышам.
Наверное - вот этот дом
Под черепицей рыжей.

Там до сих пор одно окно
Пульсирует от смеха.
В нем даже днем и то темно,
Как в скорлупе ореха.

8

Слетает лист последний сентября.
День расставаний. День минувших веток.
День-календарь со множеством отметок
В осеннем мире потерял тебя.

Недвижен воздух лет, густой и пряный,
Как ткань паучьих высохших родов.
В меду осеннем разноцветный пряник
Рассыпан в крошки малых городов.

Без счета встряхиванье листопадных вех.
Падь золотая не устанет литься.
Сухое яблоко: московский черный век
Церквями-семечками в сердцевине слипся.

Стоят над дымом горизонтов рачьи
Глаза стеклянные. Как соль, сладка земля.
Московский век. Мир, как вода, прозрачный.
Сквозь рощи видно звонницы Кремля.

Слетает лист последний сентября.
Темна Москва дремотою осенней.
И я в том мире, в том, забытом всеми,
В осенних снах смотрю одну тебя.

9