Малый круг

«В самом деле, — подумала она, — при чем здесь русалочьи купания в серебристом озере, теплая скамейка, холодный воздух? При чем здесь цементный мальчишка-барабанщик — гнусный фавн этого парка? О другом надо, о другом!» Но это скорее было игрой. То есть то, что думала в данный момент Наташа, было игрой, но никак не предстоящее объяснение с Петром Петровичем. Просто она прекрасно понимала: даже стоит ей немедленно начать думать об объяснениях (хотя безобидное слово «объяснение» и не вполне точно передает суть дела), четкими и логичными мысли ее все равно не станут. У Наташи одно никогда не вытекало из другого, а последующее не являлось следствием предыдущего. Ей всегда было приятнее выдумывать, что будет, разыгрывать мысленные спектакли, где роли ее были неизменно блистательны, нежели произносить конкретные слова конкретным людям. Почему-то когда наставала пора осуществлять задуманное, все выходило совершенно не так, как представлялось Наташе, и это несоответствие удручало. «Что ж, таков, к сожалению, удел всех, кто неубедителен в этой жизни», — туманно объяснила ближайшая Наташина подруга Бен-Саула. «А ты, — помнится, поинтересовалась Наташа, — убедительна? И потом что за слово? Кого и в чем надо убеждать? У тебя задуманное всегда исполняется?» — «Видишь ли, — вздохнула Бен-Саула, как бы уже устав от собственной проницательности, граничащей с ясновидением, — мне мало, чтобы просто исполнялось. Действительность должна без устали одаривать меня».

Как всегда, Наташа не поняла, серьезно говорит Саула или шутит. Однако запомнила этот разговор, состоявшийся, если ей не изменяла память, в пылающем, наводящем на мысль о сожженных еретиках полумраке финской бани, более того, почувствовала в словах подруги что-то похожее на истину. Как человек гордый, Наташа решила бороться со странным недостатком (собственной неубедительностью), однако не путем безусловного его искоренения (честно говоря, она не представляла, как его искоренить), а упрямством, то есть доведением его до вселенских размеров, до абсурда, авось возведенный в сотую степень минус в конце концов породит плюс.

Таким образом, гармония мысли и дела, подкрепленные логикой поступки, разумное подчинение неизбежным закономерностям — все это было несвойственно Наташе. Она жила, как летела. С одной стороны, это невероятно упрощало Наташину жизнь. Во всяком случае, предстоящая встреча с Петром Петровичем вполне могла уложиться в следующие несколько фраз: «Прощайте, Петр Петрович, бог с вами. Прощайте, и все! Вы же сами знаете, я вам ничего объяснять не буду…» А с другой стороны, делало Наташино поведение и настроение абсолютно непредсказуемыми. Чувства и эмоции, не знающие якорей, менялись у Наташи подобно направлению ветра. То, что замышлялось как забава, вдруг оказывалось едва ли не самым важным, что мнилось серьезным и значительным — совершеннейшей галиматьей.

Каждый раз Наташа возвращалась к тому, от чего наивно полагала убежать: удручающему несоответствию между порывами души и действительностью, то есть все к той же собственной неубедительности.

Сделав печальное это открытие, Наташа, естественно, поделилась им с верной Бен-Саулой. «Ну и что? — спросила Бен-Саула, устремив на Наташу взгляд темно-желтых, как раскаленные пески, глаз. — Радуешься, что стала такая умная?» — «Нет, — покачала головой Наташа, — наверное, люди, как игральные карты. Выпало быть шестеркой, хоть тресни, тузом не станешь. Разве правила игры поменять? Да как их поменяешь?» — «А ты не думай об этом, — неожиданно оживилась Бен-Саула, — эти твои мысли от суеты и гордыни. Не жди для себя радостей. Тогда, следовательно, ничто не сумеет тебя огорчить. Живи по законам магов-мудрецов». — «Но что тогда остается магам-мудрецам?» — удивилась Наташа. На сей раз разговор происходил на даче, где третья их подруга — Лахутина — обитала в то лето с архитектором. Домик архитектор соорудил себе приличный. На крыше — между двух остроконечных башенок — оборудовал защищенную от ветра площадку, откуда открывался дивный вид на окрестный лес. Площадка была выдержана в латиноамериканском стиле. Там стояли плетеные стулья и столик. «Магам-мудрецам остается все, весь мир, — охотно ответила Бен-Саула, — кроме тщеславия. Это великое богатство, которое невозможно отнять. Смотри, вон летит чайка. Откуда, кстати, она здесь среди лесов? В ней больше смысла, чем в нашем разговоре». — «Почему же больше?» — удивилась Наташа. «Потому, что полет ее реален, подчинен какой-то, пусть даже ей самой неведомой цели, — объяснила Бен-Саула, — а наш разговор, согласись, абсолютно праздный. Праздность вообще исключительно достояние человека. В природе праздности нет». — «Мне надоела твоя софистика, Саула, — ответила тогда Наташа, — тем более она для тебя лишь средство убить время». — «Не суть важно, что она для меня, — возразила подруга, — но она тебе не надоест никогда. Как никогда не надоест тебе смотреться в зеркало».