Артур Юнг, путешествовавший по Ирландии в 1779 году, с восторгом писал о картофеле и о том, как он кормит целый народ. Но по мере того как население росло, а урожайность падала, недостатки картофеля становились очевидными. Лампер не хранился до следующего года, поэтому нельзя было рассчитывать на прошлогодние запасы как на подушку безопасности в случае неурожая. Поэтому у бедных ирландцев, уже живших на низкосортном картофеле с сомнительной пищевой ценностью, не было продовольственных резервов. Кроме того, не хватало земли. Население Ирландии быстро увеличивалось и стало превышать половину населения Англии вместе с Уэльсом. Это серьезно осложняло ситуацию с сельскохозяйственными угодьями, тем более что крупные фермеры все чаще выращивали на своих землях зерно и скот на экспорт. Такие перемены вынуждали бедняков уходить выше в горы и обрабатывать все менее плодородные участки. Урожайность неизбежно падала. В голодные летние месяцы люди испытывали искушение съесть семенной картофель или даже выкопать едва сформировавшиеся клубни. Год за годом положение ухудшалось, и тысячи ирландцев мигрировали в Северную Америку, чтобы избежать бедствий на родине. Многие публицисты по обе стороны Ирландского моря предрекали апокалипсис. «Положение Ирландии становится все хуже и хуже», – писал Джон Уиггинс в статье «Чудовищные страдания Ирландии», опубликованной в 1844 году. Ирландия была «домом, построенным на песке… который должен неминуемо рухнуть, когда подуют ветры и поднимутся волны, или даже при первых признаках бури»[247]
. Он призывал к немедленным действиям.Но было уже слишком поздно. Крошечный грибок, родившийся на другом берегу Атлантического океана, уже направлялся в Европу. Другой наблюдатель, доктор Мартин Дойл, писал в письмах о положении в Ирландии: «Если случится нехватка продовольствия, голод и чума объединятся и, вероятно, избавят нас от миллиона человек»[248]
. Катастрофа, ожидавшая своего часа, усугублялась безразличием и инертностью. Парламентские комиссии изучали ситуацию в Ирландии, но ничего не предпринимали. По меткому выражению Остина Бурка, «каждый по очереди поднимал крышку котла, беспомощно вглядывался в мешанину несправедливости, предрассудков, голода и отчаяния и молча возвращал крышку на место»[249].Картофель, как и другие культуры, подвержен болезням. В 1832–1834 годах отмечались вспышки вируса скручивания листьев картофеля, за ними последовала эпифитотия сухой гнили. Все это наносило хозяйствам немалый ущерб. Затем, в 1843 году, патогены
Лето 1845 года было холодным, пасмурным и более влажным, чем обычно, но отнюдь не аномальным для середины XIX века. Небольшие грозовые циклоны с резкой сменой направления ветра вторгались на материк. Прохлада, сырость и переменчивый ветер благоприятствовали переносу спор во всех направлениях. В то время европейские сорта картофеля были чрезвычайно восприимчивы к фитофторозу, и особенно это касалось лампера. По тем местам, где выращивался этот сорт, болезнь распространялась с ужасающей быстротой; порой клубни сгнивали чуть ли не за одну ночь.
Первые сообщения о фитофторозе появились в Бельгии в июле 1845 года. К августу зараженные растения появились на полях в окрестностях Парижа и в Рейнской области. Примерно в то же время болезнь достигла Южной Англии и Нормандских островов. Эффективного средства против нее не существовало. Ботаники и другие ученые пытались найти объяснение неизвестной болезни, приписывая ее возникновение необычайно холодному и сумрачному лету, прогрессирующему вырождению картофеля или даже «какому-то поветрию, проистекающему из открытого космоса». Тем временем фитофтороз продолжал распространяться. В конце августа появились первые сообщения о заражении растений в Ботаническом саду Дублина.