Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни

Как состояние души, солидарность – это не просто признание или чувство подобной взаимозависимости. Здесь мы будем говорить о субъективной солидарности. Вспомним лозунги мая 1968 года: «Рабочие и студенты! Мы заодно!» Из этого следовало, что победа одних будет означать победу других, и наоборот. И если одному из нас причинят вред, то затронуты окажемся мы все. Разумеется, я ничего не имею против этих чувств, представляющихся мне вполне благородными. Но следует ли считать их добродетельными? Или, если добродетель в них и присутствует, имеет ли она отношение к солидарности? Ведь владельцы предприятий в мае 1968 года проявили не меньшую (если не большую) солидарность, чем рабочие и студенты. Это не может послужить упреком ни тем ни другим, но все-таки делает сомнительной нравственную основу подобного единения. Добродетель редко бывает столь единодушно разделяема всеми без исключения. Итак, если солидарность (объективная) есть общность интересов и осознание этой общности (субъективная солидарность), то с точки зрения морали она стоит ровно столько, сколько стоят эти интересы. А интересы ценностью не являются. Тут приходится выбирать из двух одно. Или мы допускаем, что подобная общность реальна и действенна, и тогда, защищая других, я защищаю и самого себя (что отнюдь не предосудительно, но слишком отдает эгоизмом, чтобы считаться высоконравственным). Или эта общность иллюзорна, формальна или принадлежит сфере идей, и тогда, сражаясь за интересы других людей, я не проявляю к ним никакой солидарности (поскольку мои интересы не задеты), а проявляю справедливость (если человек, чьи интересы я защищаю, подвергается угнетению, оскорблению или грабежу) или великодушие (если он никем не угнетен, а просто несчастен и слаб). Короче говоря, солидарность слишком корыстна или иллюзорна, чтобы быть добродетелью. Она выступает под маской либо осознанного эгоизма, либо непризнанного великодушия. Это не мешает ей быть ценностью, но ценность ее тем выше, чем дальше она отходит от узости моего «я», от ограниченности эгоизма или от этического солипсизма. Это скорее отсутствие недостатка, нежели достоинство. Доказательством тому служит сам язык, который, несмотря на настойчивость политиков, упорно сопротивляется их попыткам наполнить понятие солидарности нравственным содержанием. Если я отзываюсь о каком-то человеке в следующих выражениях: «Он справедлив, великодушен, храбр, терпим, искренен и мягок», то все понимают, что я перечисляю его добродетели, благодаря которым этот человек предстает достойным морального уважения и даже восхищения. Но если я скажу о нем, что он солидарен, то мне немедленно зададут встречный вопрос: «С кем солидарен?»

Злоупотребление словом «солидарность», которое все мы сегодня наблюдаем, в первую очередь, как мне представляется, указывает на нашу неспособность использовать другие, правильные слова, потому что они нас пугают. Специалисты-лексикографы отмечают, что в современном общественно-политическом словаре термин «солидарность» часто употребляется в качестве осторожного заменителя «равенства». А также, добавил бы я, справедливости и великодушия. Но зачем нужна эта осторожность, на деле являющаяся робостью и недобросовестностью? Разве от того, что мы вычеркнем из разговорного обихода неудобные слова, нам будет легче примириться с отсутствием добродетелей, которые они обозначают? Печальны времена, в которые люди разделываются с великими словами, лишь бы не замечать собственного ничтожества!