Малый уголок

Доктор Сондерс обернулся и взглянул на девушку. На ней был саронг из зеленого шелка со сложным узором, тканным золотой ниткой. Он глянцевито переливался. Саронг был яванский, такие саронги жены султана в Джакарте надевают в самых торжественных случаях. Он облегал ее стройное тело, как ножны нож, туго обтягивал юную грудь и узкие бедра. Плечи и ноги были обнажены. На ногах — зеленые туфли на высоких каблуках, что прибавляло ей роста и делало еще грациознее. Пепельно–белокурые волосы были уложены в высокую, но простую прическу, и мягкий блеск зеленого с золотом саронга подчеркивал их удивительный цвет. От ее красоты перехватывало дыхание. Саронг был пропитан какими–то ароматными эссенциями, а возможно, Луиза надушилась; когда она вошла в комнату, они ощутили слабый незнакомый аромат. Он был полон неуловимой истомы, и было приятно воображать, будто духи приготовлены по секретному рецепту во дворце раджи одного из островов.

— По какому поводу этот маскарадный наряд? — спросил Фрис с улыбкой в бледных глазах, открывая свой длинный зуб.

— Эрик принес мне саронг всего несколько дней назад, я решила воспользоваться случаем надеть его.

Она дружески взглянула на датчанина, вновь благодаря его взглядом.

— Это старинный саронг, — сказал Фрис. — Он, верно, стоил целое состояние. Кристессен, вы избалуете девочку.

— Я получил его в счет гиблого долга. Не мог устоять. Я знаю, что Луиза любит зеленый цвет.

Слуга–малаец внес большую суповую миску и поставил ее на стол.

— Будь добра, Луиза, посади доктора Сондерса справа от себя, а капитана Николса слева, — с некоторой церемонностью произнес Фрис.

— Какой ей интерес сидеть между стариками? — закудахтал вдруг Свон. — Пусть сядет между Эриком и мальчишкой.

— Я не вижу оснований нарушать правила хорошего тона, — величественно сказал Фрис.

— Хочешь повыставляться?

— Тогда не откажите в любезности сесть со мной, доктор, — сказал Фрис, не обращая на его слова никакого внимания, — и надеюсь, капитан Николс тоже не будет возражать против моего соседства.

Забавно семеня ногами, старый Свон медленно потрусил к своему месту за столом. Фрис разлил суп.

— Хорошие плуты эти двое, по–моему, — сказал крошечный старичок, посматривая острыми глазками то на доктора, то на капитана. — Где ты их выкопал, Эрик?

— Вы пьяны, мистер Свон, — сказал Фрис, торжественно протягивая ему тарелку с супом, чтобы он передал ее дальше, на противоположный конец стола.

— Никого не хотел обидеть, — сказал мистер Свон.

— А мы и не в обиде, — любезно отозвался капитан Николс. — По мне, лучше получить «плута», чем «дурака». Доктор, верно, со мной согласен. Что хочет сказать человек, когда называет тебя плутом? Что ты умнее его, и все. Разве не так?

— Я плута с первого взгляда вижу, — сказал старый Свон. — Достаточно их перевидал на своем веку. И самому плутовать приходилось.

Он тихо захихикал.

— А кто без греха? — сказал капитан Николс, вытирая рот, так как ел он не очень опрятно. — Я всегда говорю: принимайте мир таким, как он есть. Главное — компромисс. Спросите кого угодно, что создало Британскую империю, и вам ответят: компромисс.

Ловким движением нижней губы Фрис слизнул остатки супа со своих седых усиков.

— Это, должно быть, вопрос темперамента. Меня компромисс никогда не прельщал. Меня занимали более серьезные дела.

— Да делали–то их за тебя другие, — сказал старый Свон, давясь старческим смехом. — Лень вперед тебя родилась, Джордж. За десять дел брался, ни одного до конца не довел.

Фрис, глядя на доктора, улыбнулся снисходительной улыбкой. Она яснее слов говорила о том, как нелепо бросать такие обвинения человеку, который потратил двадцать лет на овладение метафизической философией индийцев и в котором, по всей вероятности, обитает дух прославленного португальского поэта.

— Вся моя жизнь — это поиски истины, а истина и компромисс несовместимы, — сказал он. — Европейцы спрашивают, в чем назначение истины, индийские мудрецы отвечают: это не средство, а цель. Конечный итог земного бытия. Много лет назад я порой тосковал о том, что оставил на родине. Я шел в голландский клуб, перелистывал иллюстрированные газеты, и когда мне попадались виды Лондона, у меня начинало болеть сердце. Но теперь я знаю, что только отшельник в полной мере наслаждается цивилизацией больших городов. Я понял, что в конечном итоге именно мы, изгнанники жизни, получаем от нее самое ценное. Ибо путь знания — единственный истинный путь, а он не минует ни одну дверь.

В этот момент перед Фрисом поставили блюдо, где лежали три курицы — тощие, бледные, безвкусные восточные курицы. Он встал со стула и взял в руку нож.

— Простите, меня призывают обязанности хозяина, — бодро сказал он. — Неизбежный ритуал.

Все это время старый Свон сидел молча, сгорбившись в своем кресле, как гном, и жадно ел суп. Внезапно раздался его тонкий, надтреснутый голос: