Малыш

Я набрал в грудь побольше воздуху и принялся рассказывать, что делают люди. Странно, конечно, но до сих пор я как-то не задумывался над этим вопросом. Боюсь, что у Малыша создалось впечатление, будто человечество занимается большей частью кибертехникой. Впрочем, я решил, что для начала и это неплохо. Малыш, правда, не метался, как во время лекций Комова, и не скручивался в узел, но слушал все равно, словно завороженный. И когда я кончил, совершенно запутавшись и отчаявшись дать ему представление об искусстве, он немедленно задал новый вопрос.

– Так много дел, – сказал он. – Зачем пришли сюда?

– Майка, расскажи ему, – взмолился я сиплым голосом. – У меня нос замерз…

Майка отчужденно посмотрела на меня, но все-таки принялась вяло и, на мой взгляд, совсем неинтересно рассказывать про блаженной памяти проект «Ковчег». Я не удержался, стал ее перебивать, пытаясь расцветить лекцию живописными подробностями, затеял вносить поправки, и в конце концов вдруг оказалось, что опять говорю я один. Рассказ свой я счел необходимым закончить моралью.

– Ты сам видишь, – сказал я. – Мы начали было большое дело, но как только поняли, что твоя планета занята, мы сразу же отказались от нашей затеи.

– Значит, люди умеют узнавать, что будет? – спросил Малыш. – Но это неточно. Если бы люди умели, они бы давно отсюда ушли.

Я не придумал, что ответить. Тема показалась мне скользкой.

– Знаешь, Малыш, – сказал я бодро, – давай пойдем поиграем. Посмотришь, как интересно играть с людьми.

Малыш молчал. Я свирепо поглядел на Майку: что она, в самом деле, не могу же я один тащить на себе весь контакт!

– Пойдем поиграем, Малыш, – без всякого энтузиазма поддержала меня Майка. – Или хочешь, я покатаю тебя на летательной машине?

– Ты будешь летать в воздухе, – подхватил я, – и все будет внизу – горы, болота, айсберг…

– Нет, – сказал Малыш, – летать – это обычное удовольствие. Это я могу сам.

Я подскочил.

– Как – сам?

По лицу его прошла мгновенная рябь, поднялись и опустились плечи.

– Нет слов, – сказал он. – Когда захочу – летаю…

– Так полети! – вырвалось у меня.

– Сейчас не хочу, – сказал он нетерпеливо. – Сейчас мне удовольствие с вами. – Он вскочил. – Хочу играть! – объявил он. – Где?

– Побежали к кораблю, – предложил я.

Он испустил душераздирающий вопль, и не успело эхо замереть в дюнах, как мы уже наперегонки неслись через кустарник. На Майку я окончательно махнул рукой: пусть делает что хочет.

Малыш скользил меж кустов, как солнечный зайчик. По-моему, он не задел ни одной ветки и вообще ни разу не коснулся земли. Я в своей дохе с электроподогревом ломил напролом, как песчаный танк, только трещало вокруг. Я все время пытался его догнать, и меня все время сбивали с толку его фантомы, которые он поминутно оставлял за собой. На опушке зарослей Малыш остановился, дождался меня и сказал:

– У тебя так бывает? Ты просыпаешься и вспоминаешь, будто сейчас только видел что-то. Иногда это хорошо известное. Например, как я летаю. Иногда – совсем новое, такое, чего не видел раньше.

– Да, бывает, – сказал я, переводя дух. – Это называется сон. Ты спишь и видишь сны.

Мы пошли шагом. Где-то позади трещала кустарником Майка.

– Откуда это берется? – спросил Малыш. – Что это такое – сны?

– Небывалые комбинации бывалых впечатлений, – отбарабанил я.

Он не понял, конечно, и мне пришлось прочесть еще одну небольшую лекцию – о том, что такое сны, как они возникают, зачем они нужны и как было бы плохо человеку, если бы их не было.

– Чеширский кот! Но я так и не понял, почему я вижу во сне то, чего раньше не видел никогда.

Майка нагнала нас и молча пошла рядом.

– Например? – спросил я.

– Иногда мне снится, что я огромный-огромный, что я размышляю, что вопросы приходят ко мне один за другим, очень яркие вопросы, удивительные, и я нахожу ответы, удивительные ответы, и я очень хорошо знаю, как из вопроса образуется ответ. Это самое большое удовольствие, когда знаешь, как из вопроса образуется ответ. Но когда я просыпаюсь, я не помню ни вопросов, ни ответов. Помню только удовольствие.

– М-да, – сказал я уклончиво. – Интересный сон. Но объяснить его я тебе не могу. Спроси у Комова. Может быть, он объяснит.

– У Комова… Что такое – Комов?

Мне пришлось изложить ему нашу систему имен. Мы уже огибали болото, и перед нами открылся корабль и посадочная полоса. Когда я закончил, Малыш вдруг сказал ни с того ни с сего:

– Странно. Никогда со мной так не было.

– Как?

– Чтобы я хотел для себя и не мог.

– А что ты хочешь?

– Я хочу разделиться пополам. Сейчас я один, а чтобы стало два.

– Ну, брат, – сказал я, – тут и хотеть нечего. Это же невозможно.

– А если бы возможно? Плохо или хорошо?

– Плохо, конечно, – сказал я. – Я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать… Можно разорваться пополам. Это совсем плохо. Можно заболеть: называется – раздвоение личности. Это тоже плохо, но это можно поправить.

– Больно? – спросил Малыш.

Мы ступили на рубчатку. Том уже катил навстречу, гоня перед собой мяч и радостно мигая сигнальными огоньками.

– Брось об этом, – сказал я. – Ты и в целом виде хорош.