Малыш для стервы и холостяка

Если бы у Риты была еще подруга, кроме Марты, она бы ей, наверное, позвонила. Но подруг не было. С девочками из колледжа они после окончания учебы потеряли связь и максимум поздравляли друг друга с днем рождения. Если бы у Риты были хорошие отношения с мамой, она бы позвонила маме, но они давно были друг другу как чужие. После того, как Риту выгнали из гимназии, мама окончательно убедилась в том, что толку от нее не будет. Кормила, одежду покупала, по-своему заботилась, но будто махнула на дочь рукой. Впрочем, ласки от нее и раньше было не дождаться. Так что Рита с огромным облегчением съехала от мамы, как только начала работать. Сейчас они созванивались раз в месяц — дежурно. И раз в месяц же Рита отправляла маме деньги. Мама и сама работала, но получала в несколько раз меньше её.

Вот кому бы Рита позвонила с удовольствием, так это крестной. Но та по телефону разговаривать не любила, сразу отрезала: «Хочешь — приезжай. А мне тут с тобой болтать некогда». Рита и приезжала. Раза два в месяц точно. Всего пятьдесят километров от города — не сказать чтобы далеко. Жаль, сейчас, в мае, не съездить. Там у крестной сразу за домом роща с дикими яблонями — когда цветут, аромат такой, что голова кружится. А в июне, когда Марта вернется, яблони уже отцветут.

В эту ночь Рита проснулась не от плача Арсения, а от шума закипающего чайника и долго не могла сообразить, что происходит. Марк забыл воду в термос налить и теперь кипятит? Но ребенок молчит. Значит, спит. Значит, накормлен.

Рита взяла с тумбочки мобильный: четыре утра. Странно.

Она накинула халат и тихо прошла по коридору на кухню. Там горел свет и на стуле спиной к ней сидел Марк. В трусах и футболке. Пахло растворимым кофе.

— Ты чего не спишь? — хрипло спросила она.

Марк обернулся, и Рита вдруг поразилась, каким уставшим он выглядел. Черты лица словно заострились, глаза выглядели воспаленными, а под ними залегли тени.

— Не спится, — коротко ответил он.

Рита заколебалась. По-хорошему, надо было, конечно, идти спать. Ей утром вставать с ребенком. А Марк явно не нуждается ни в компании, ни в сочувствии. Но почему-то она подошла к чайнику, достала еще одну чашку, налила себе чаю и села напротив. Зачем — Рита и сама до конца не понимала.

Какое-то время они сидели молча. Марк смотрел куда-то сквозь нее, обхватив ладонями кружку с кофе. Рита уже не в первый раз обращала внимание на руки Рихтера. На проступающие сквозь кожу рельефные вены, на крепкие ладони, на длинные, словно у пианиста, пальцы, с аккуратными лунками ногтей и выпуклыми костяшками.

Она торопливо глотнула чаю, смачивая пересохшее горло, и неловко отвела взгляд.

— Может, попробуешь лечь? — тихо предложила она Марку. В звенящей тишине кухни, окруженной со всех сторон ночью, этот вопрос прозвучал со странной ноткой двусмысленности.

Марк отрицательно качнул головой.

— Я уже час ворочаюсь. Замучился.

— Обычно же ты нормально засыпаешь, — неосторожно заметила Рита.

— С чего ты взяла? — Марк уставился на нее.

Она смутилась.

— Я просыпаюсь, когда Арсений плачет, — призналась Рита. — И слышу твои шаги, когда ты идешь к себе в комнату. Потом обычно наступает тишина. Я думала, ты засыпаешь.

— Нет, просто тихо лежу, пытаясь уснуть, — Марк с усилием потер покрасневшие глаза. — Час лежу, иногда полтора… Сегодня просто уже не мог. Решил хоть кофе пойти выпить.

— Прекрасное решение для того, кто не может уснуть, — заметила Рита, но получилось совсем не так язвительно, как она хотела. Скорее сочувственно. Она сама всегда легко засыпала, так что даже представить себе не могла, как это ужасно: каждую ночь долго ворочаться с боку на боку, мучительно желая уснуть.

— Да какая разница, — невесело усмехнулся Марк. — С кофе или без кофе — один фиг уснуть не получается.

— Ужас! Мне очень жаль, — искренне сказала Рита и в безотчетном порыве, пытаясь как-то выразить пронзившее ее острое сочувствие, накрыла его руку своей. Марк замер, сильные пальцы под ее ладонью напряглись, но не двинулись с места. Осмелев, Рита слегка погладила его руку подушечкой большого пальца. Касаться плотной, горячей, чуть шершавой кожи оказалось так хорошо, что Рита, даже понимая всю неуместность своего жеста, не могла остановиться и продолжала осторожно гладить руку Марка.

Он, не мигая, смотрел на Риту, и она видела, как голубая радужка его глаз темнеет, точно предгрозовое небо. Наливается опасной манящей тяжестью, от которой у Риты стало вдруг горячо в животе.

Под столом произошло какое-то движение, и горячая ступня Марка коснулась ее ноги — как всегда ледяной. Оба вздрогнули и отвели глаза, но продолжили друг друга касаться ладонями и кончиками пальцев ног. Рите казалось, что в этих точках сквозь ее тело пропускают ток — дергающий, жгучий, болезненно-сладкий.

Она не могла себе представить, чтобы они с Марком вот так вот сидели днем. Днем они и слова друг другу не говорили просто так — исключительно по делу, даже не глядя в глаза. Но ночью, в неверном свете лампы, с дрожащими вокруг тенями, все происходящее сейчас казалось продолжением сна, в котором можно идти против правил.