Малыш для Томы

Лифт, как обычно, был занят, и Поляков не стал ждать, в два счёта взлетел на свой четвёртый этаж, перепрыгивая через ступеньки. Распахнул дверь, зашвырнул пакеты в угол и с порога проорал:

– Дед! Дед, ты дома?

В квартире стояла тишина. Не раздались торопливые шаркающие шаги, не послышался в ответ ломкий старческий голос. Поляков окинул прихожую беглым взглядом и увидел в углу синие домашние тапки, которые когда-то купил деду. Теперь тапочки сиротливо притулились возле тумбочки. А вот клюки («палки», как говорил дед) и разношенных коричневых сандалет не было. У Полякова оборвалось сердце. Дед уехал, понял он. Не мог допустить, чтобы Поляков узнал: идти ему некуда.

Поляков тяжело осел на пол, прислонившись спиной к стене. Обхватил голову руками и прикрыл глаза. Из коридора донеслись характерные звуки – на этаже остановился лифт.

«Надо бы дверь прикрыть, а то вся квартира нараспашку», – вяло подумал Поляков, не делая попытки пошевелиться.

– Володя? А я тебя завтра с утра ждал! – вдруг удивлённо произнёс знакомый голос. Поляков вскинулся и резко повернул голову в сторону двери. В проёме, опираясь на верную палку, стоял дед в стареньком бежевом хлопковом костюме и неизменных сандалиях. В правой руке он держал матерчатую сумку. Перехватив взгляд Полякова, дед поспешно объяснил, чуть приподняв свою авоську:

– Вот, в продуктовый ходил. Думал к завтрему блинов напечь, с творогом. Ты бы с дороги поел. А чего там сидишь-то? Не захворал?

К Полякову наконец-то вернулась способность говорить и действовать. Он поднялся на ноги и шагнул к деду. Тот, ничего не понимая, продолжал с тревогой смотреть на него. Поляков молча улыбнулся и обнял старика, крепко прижав к себе.

«Будем надеяться, ещё не ушла, – запоздало думал Поляков, направляясь к знакомой двери в конце коридора, – надо было хоть позвонить!» Додумать он не успел, потому что дверь внезапно отворилась и на пороге возникла девушка в голубом сарафане и белых босоножках. На плече у неё висела сумочка на тонком ремешке.

– Вы?! – тихонько прошептала Катя Белоногова, глядя на Полякова своими невозможными прозрачными глазищами, которые он в последнее время так часто себе представлял. Вспоминал Катину привычку покусывать нижнюю губу, кроткую застенчивую улыбку, полудетский голосок, хрупкую тонкую фигурку.

– Я, – просто ответил Поляков.

Секунду-другую оба молчали, не решаясь заговорить. Потом Поляков спросил:

– А вы сейчас… домой? В смысле, рабочий день закончился?

– Да, домой, только вот кабинет запру, – откликнулась Катя, покраснела, повернулась к Полякову спиной и принялась возиться с замком. Руки у неё слегка подрагивали, и замок не желал поддаваться.

– Может, я попробую? – предложил Поляков, но в этот момент ключ наконец-то смилостивился над Катей и послушно повернулся в скважине.

– Уже всё, спасибо, – торопливо проговорила она и отважилась, – Владимир Ильич, а вы… почему вы пришли? Что-то случилось?

Поляков на мгновение прикрыл глаза и сказал:

– Случилось то, что мне очень захотелось увидеть вас, Катя. И, пожалуйста, перестаньте звать меня по имени-отчеству.

– Хорошо, – девушка чуть запнулась, – Володя.

– Может быть, сходим куда-нибудь сегодня вечером?

– Конечно. Давайте сходим, – согласилась Катя, и Поляков услышал улыбку в её голосе. Волнение куда-то испарилось, он тоже улыбнулся, легко и радостно, и произнёс:

– Катюша, я приглашаю вас на ужин к себе домой. Хочу с дедом своим познакомить. Если вы не против, конечно.

– Я не против, – отозвалась Катя, и они медленно двинулись по коридору к лестнице.

Мама

Соня стояла на автобусной остановке и тряслась от холода под огромным жёлто-синим зонтом. Её рабочий день закончился в восемь вечера: пришлось переделывать отчёт. Обиднее всего, что отчёт был вполне сносный. По крайней мере, не хуже, чем все предыдущие. Но начальница отдела поругалась с мужем и пребывала в отвратительном настроении. А тут Сонины бумажки под руку подвернулись. Вот она и отвела душу.

А ведь именно сегодня сердить начальницу было никак нельзя: Соня собиралась попросить у неё разрешения уйти завтра после обеда. Отпрашивалась она лишь в самых крайних случаях, никогда не брала больничный – боялась потерять работу. Сейчас как раз такой случай, но как обратишься с просьбой, если начальство тобой недовольно? Короче говоря, так и не рискнула подойти и поговорить.

Трудилась Соня в плановом отделе судебного управления и всем сердцем ненавидела свою работу. Управление представляло собой унылое учреждение с невнятными задачами и раздутым штатом. Работали здесь в основном дамы предпенсионного возраста да вчерашние студенты, которых привлекал статус госслужащего и соцпакет. Соня и сама пришла сюда после юрфака, хотела набраться опыта в околоюридическом учреждении, да так и застряла. На семнадцать лет. Подумать только – семнадцать лет! Целая жизнь! Жизнь, заполненная бессмысленными отчетами, сметами, графиками, совещаниями и сплетнями коллег…