«В десятом часу – с работы?» – подумала Соня и подскочила на месте. Десятый час! Что же она сидит?!
– Нет-нет, спасибо, Макс, мне надо бежать. – Соня несмело улыбнулась, поднялась с кресла и направилась к двери. – Уже поздно, а мама целый день дома одна.
– Мама, мама… Если бы ты знала, как мне осточертела твоя мамаша, – зло бросил Максим. Злость в его голосе была такой отчетливой и явной, такой чистой и неразбавленной, что Соня замерла на месте и удивлённо посмотрела на Макса.
– А что?! Второй год только и слышу: «мама то, мама сё». Сколько можно!
– Что же я могу поделать, раз так сложилось? – тихо спросила Соня.
– Ой, только не надо вот этого! Нечего смотреть на меня святыми глазами. Можно подумать, тебе нравится дерьмо за ней убирать и задницу мыть! Да к вам заходить противно! Запах этот… Как ты там за стол садишься?
– Зачем же ты, Максим… Я ведь постоянно убираю, проветриваю, мою. Ничем там особенным не пахнет. Тебе только кажется.
– Ладно, не в этом дело, кажется – не кажется, – нетерпеливо отмахнулся он, – мы с тобой пожениться хотим! А тут… Сколько ждать-то можно?
Максим сделал Соне предложение через полгода после знакомства. У него всё рассчитано с бухгалтерской обстоятельной точностью: они женятся, за дорого сдают его квартиру, а в Сониной делают полную перепланировку и переселяются туда.
Просто обомлел он, когда впервые оказался у Сони дома. Ведь всегда мечтал о такой квартире с огромными комнатами, длинными прохладными коридорами, высоченными гулкими потолками и роскошными тяжёлыми двустворчатыми дверями. Ах, как бы он здесь развернулся, какую красоту навёл, какой ремонт отгрохал!
Он продумал каждую мелочь, мысленно видел малейшую деталь, и ему не терпелось начать воплощать в жизнь грандиозные замыслы. Но вот уж сколько прошло, а Сонина мать всё жила и жила. У неё, недавно сказал врач, здоровое сердце. И биение этого сердца, каждый его удар, нарушали выверенные планы.
И потом всё-таки не на квартире же он решил жениться. В Соне его подкупали душевная мягкость и смиренность, которых нынче днём с огнём не сыщешь. И ещё, может быть, это и главное, – надёжность. Вон как за полуживой матерью ухаживает. Не бросает. Конечно, это уже бесит, но это и свидетельствует, что жены преданней не найти. А для амурных дел – мало ли цыпочек вокруг вьётся…
– Можно и раньше пожениться, – робко заметила Соня.
– Какой смысл сейчас бежать в загс? Ты не сможешь переехать сюда, а я не собираюсь жить у тебя, пока там…
– Макс, скажи, что ты предлагаешь? – глухо проговорила Соня и почувствовала, что очень, очень устала. Как-то вся обмякла. Состарилась. Даже моргать и дышать стало трудно. И жить – тоже.
– Что я предлагаю? – громко и с напором переспросил Максим. – О себе подумать я тебе предлагаю, дорогая моя! Посмотри – как ты живёшь? Вся зарплата на подгузники, лекарства и эту… как её… тётю Катю уходит. Над копейкой трясёшься, одета чёрт-те как. Три года этот кошмар тянется! А ты подумала – вдруг и ещё три года! И ещё! И ладно бы твоя мать хоть понимала что-то! Так ведь нет! Тебя не узнает, ничего не соображает, не говорит, мычит и орёт дурниной. А ты как сумасшедшая носишься вокруг неё, то присадишь, то уложишь! – Макс жестами изобразил, как Соня «носится». – В ванную таскаешь эту тушу. Вон, сама вся высохла.
– Что ты предлагаешь? – упрямо, сама не зная, зачем, вновь спросила Соня.
Максим немного помолчал и заговорил спокойнее, в голосе появились проникновенные, журчащие, мягкие нотки.
– Софка, я давно собирался с тобой поговорить. Я, возможно, бываю резок, но ты же знаешь, малыш, как я к тебе отношусь! Беспокоюсь о тебе! В общем… существуют специальные дома для таких больных, как твоя мать. Мы могли бы поместить её туда. Я узнавал, что да как. Это непросто, но у меня, как ты знаешь, есть возможности. – Максим сделал выразительную паузу и продолжил. – Тебе не нужно будет ни о чём беспокоиться, просто дай согласие и предоставь это дело мне. Я сам всё улажу наилучшим образом. Софочка, поверь, там за мамой будут хорошо ухаживать. Ничуть не хуже, чем ты. А может, и лучше. Это же специалисты! Только прошу тебя, не говори сразу «нет»! Подумай, так для всех будет лучше, и для твоей матери в первую очередь.
Слова Максима звучали убедительно и умно. Когда давал себе труд, он умел быть обходительным и по-кошачьи ласковым. В самом начале их романа Соня совершенно потеряла голову от его томной, заботливой нежности. В нужные моменты Максим становился обворожительным, любящим и милым, и этим держал её так крепко, что она и помыслить не могла о разрыве.