Читаем Малыш, надень шапку полностью

– Всё – всё. Анна Сергеевна всё равно велела выбрасывать. А Вано с Димасом шесть пачек выбросили, а эту, вскрытую, нет, и прикинь, там реально камера, и спалились они. Этот прилетел через двадцать минут, орал тут как потерпевший, что приравнивается к воровству. И этим двум – типа пишите по собственному. А они давай на Марину валить, типа она разрешила. Ну он и Марину – по собственному…

– Ничего себе, – протянула Белка.

Маринино присутствие в магазине казалось вечным, как сам их «Рублик», который когда-то был мебельным, потом обувным, потом, в нулевые, стал загибающимся гастрономом, и всё загибался-загибался, да так и продолжал жить год за годом. А потом вдруг набрался сил, расправился, переименовался в супермаркет, вошёл в крупную городскую сеть… И в лучшие его времена ангелом-хранителем торгового зала была Марина. Её строгости побаивались, но её же искренне уважали за честность и человеческое отношение ко всем, от кассира до технички. Когда персоналу представили нового куратора сети – вчерашний несостоявшийся москвич в дорогих ботинках, вынужденный вернуться в родные края, держался так нагло и надменно, будто откровенно презирал «челядь», – именно Марина спешила всех подбодрить. «Да не переживайте вы, – обнимала она за плечо тётю Саню, причитавшую, что не доработать ей теперь до пенсии. – Мало ли таких было, покуражится и сбежит…»

И вот Марины нет.

А этот есть. И что теперь дальше? Это же надо, Марину уволили… Белка невольно застыла с пакетом картошки в руках, тупо глядя на табло весов.

– Свиридова! Якушкина! Что за посиделки в рабочее время?..

В подсобку заглядывала зав. секцией.

– Анн Сергевн, я три минутки, одну затяжечку, пока нет никого! – залепетала Настя и резво юркнула к дверям курилки, будто только что вышла из зала.

– А ты что отдыхаешь?..

– Я не отдыхаю, – спокойно ответила Белка. – Я вот, картошку фасую. Мытую лучше берут, когда сразу по килограмму.

– Хорошо. Тогда возьми, что развесила, и иди в зал. Там подростки какие-то, утащат что, тебе же платить…

– Да, как скажете, Анна Сергеевна.

Белка сгребла в охапку готовые пакеты и вернулась в отдел.

Дневная рутина потекла своим чередом, но настроение было испорчено. Все последние месяцы, полные безнадёги и нервозности, работа была её убежищем, её спасением. Здесь действовали понятные правила игры: делай своё дело, слушай начальство, не хами покупателям – и никто тебя не тронет. «Этот, новый» ей, конечно, тоже не понравился, но ведь он даже не сидел в их филиале постоянно – ну, нагрянет, ну, наорёт… Да и чёрт бы с ним. Не нарушай и не прикопается.

И вот теперь и этот островок безопасности дал трещину, грозя развалиться, как вся остальная непутёвая Белкина жизнь.

Словно в унисон грустным мыслям в кармане фартука тренькнул телефон. Белка мельком глянула уведомление и смахнула его пальцем, не открывая. Но на том конце не унимались: аппарат вибрировал снова и снова.

Белка ненавидела дурацкую манеру отправлять каждую секунду по два-три слова. Почему нельзя написать всё, что хочешь, сразу, одним целым предложением?.. Впрочем, отрывистые фразы были ещё не самым большим злом.

Что ему надо от неё? Что он скажет нового?..

Она нервно перелистала вкладки и тапнула по сиреневому ярлычку с белой трубкой. И не заблокируешь ведь…

Строчки сообщений громоздились одна на другую.

– Белочка

– Давай поговорим

– Ответь, пожалуйста

– Давай поговорим, я тебя очень прошу

– Любимая

– Ты нужна мне

– Ответь

– Ответь, Белка

Белка сдула со лба челку, пытаясь не психовать, набрала одним пальцем, не исправляя опечаток: «Нам не о чем с тобой говорить», и снова сунула телефон в карман. Тот сейчас же звякнул опять, но она больше не обращала внимания на уведомления. Вести задушевные беседы она не собиралась, а значит – дальше будет всё как обычно. «Даже интересно, – подумала она с горькой усмешкой, – что там сейчас?..» Особой фантазией её бывший – теперь уже бывший – муж не отличался. Она принялась было по второму кругу перебирать вялую черешню – ягоды покрывались тёмными влажными пятнами просто на глазах – но не удержалась и достала мобильный.

«Сдохни, шлюха», красовалось поперёк экрана.

Хоть что-то было стабильно.

Остаток дня прошёл без приключений. Она перекусила в обед в их крохотном кухонном закутке разогретым в микроволновке куском курицы с липким рисом, в четыре часа попила чаю с подсохшим печеньем. Обычно в минуты перерыва на кухоньке было шумно, девчонки болтали, смеялись, угощали друг друга сладостями. Но вчерашний инцидент отбил охоту общаться. Ладно, грузчики – их, конечно, тоже жаль, но менялись эти парни так часто, что их и в лицо-то не всегда успевали запомнить, не то что по имени. Но Марина!.. Если уж даже она так легко потеряла место, что ждёт остальных?..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее