Малыш с Большой протоки

Как всегда, помахали им платочками Мария Петровна и Олежек. Всем было понятно — предстоящая ночь может оказаться тревожной, так же, как вполне вероятно, что она пройдёт и спокойно, тихо и её не вспугнёт ни один выстрел.

Группа старшины Петекова должна была занять позицию в полукилометре к западу от того обрыва, где предыдущей ночью находился наряд Яковлева. Глубокая, заросшая осинником и березняком лощина пересекала здесь границу под прямым углом.

Оставив лошадей в лозняке, пограничники разделились на две группки: Серов и рядовой Бровка замаскировались в кустарнике на левом склоне, немного отступя от рубежа; сам же старшина с ефрейтором Нуриевым выдвинулся ближе к погранзнаку, чтобы, в случае перехода границы чужаками, взять их в полукольцо.

Сотни раз бывал Ермолай в ночных нарядах, и всегда его охватывало при этом душевное волнение. Разве точно предугадаешь, где, когда и как пойдёт нарушитель? Разве известно, один появится нарушитель или их будет несколько? И чем они будут вооружены?

Тихо в ночном лесу, безмолвно. Только бегущий по дну лощины ручеёк журчит мелодично, не зная ни минуты отдыха. Ещё никого не видя, Ермолай услышал едва различимый, мягкий шорох. «На лошадях кто-то, копыта обвязаны тряпками». Шепнул Бровке:

— Приготовиться!..

Границу пересекли по лощине несколько всадников. «Пятеро», — подсчитал силуэты Ермолай.

Бровка так шумно дышал, что пришлось успокаивать:

— Ничего, ничего, держись!..

Много раз вступал Ермолай в вооружённые схватки с. нарушителями границы, но сразу пятерых видел впервые. Сердце колотится — за версту слышно. И мокрый весь. Даже ладони, сжимающие автомат, стали влажными.

Почему же старшина не даёт условного выстрела? Хочет пропустить нарушителей поглубже в тыл, чтобы отрезать им путь к отступлению? Тут же гулко, раскатисто громыхнули две автоматные очереди. В свете огневых венчиков, заплясавших у стволов, на мгновение отчётливо возникли из ночного мрака чужие лошади и всадники.

— Стой, руки вверх! Бросай оружие!.. — раздался громкий, властный голос старшины.

«…верх, верх!.. ай, ай!.. ужие, ужие!..» — подхватило команду эхо.

Не бросили враги автоматов, начали стрелять.

— Огонь! — скомандовал Ермолай.

Бой был скоротечным. Не больше пяти минут продолжался бой. Двое из нарушителей были убиты наповал. Трое попытались прорваться обратно, но наперерез им били автоматы старшины и ефрейтора Нуриева.

Ошалевшие от грохота, пришпоренные лошади понеслись вскачь. Враги стреляли по вспышкам, как по мишеням. Ещё один нарушитель вывалился из седла, раскинув руки. А одна пуля — всего одна маленькая пулька — пробила грудь старшине…

Петеков пришёл в сознание под утро, после операции. Вся застава вышла провожать его к вертолёту.

— Малыш, — тихо позвал Петеков.

— Я слушаю вас, товарищ старшина, — склонился Ермолай к осунувшемуся, белому как снег Петекову.

— Домой поедешь в долгосрочный отпуск, передай от меня привет твоему бате. Понравился он мне тогда в госпитале. Помнишь? Я ведь не спал, не хотел вам мешать… И ещё вот слушай… Мой совет — в партию тебе пора вступать.

— Я не поеду в долгосрочный, — зашептал Ермолай, — я на границе останусь, на сверхсрочную.

Петеков не слышал последних слов — опять потерял сознание.

Вертолёт ритмично подрагивал, гудел. Над кабиной дружно ревели лопасти огромного пропеллера. В иллюминаторы лился утренний свет, были видны в голубом небе гигантские веера перистых облаков, а внизу бескрайняя зелёная холмистая равнина — тайга…

МЫС ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ

ГЛАВА ПЕРВАЯ КУРС — КУРИЛЬСКИЕ ОСТРОВА

Грузо-пассажирский теплоход «Ломоносов» вышел из Владивостока в конце сентября, ласкового в этих краях. Стояла тихая безоблачная погода, и долго ещё виднелись караваны горбатых рыжих сопок, бредущих над удаляющимся городом. Белокрылые чайки, горланя, вились за кормой, выжидая добычу. У мыса Поворотный «Ломоносов» лёг курсом на северо-восток, в открытое море, такое же спокойное, как и бухта, как и залив Петра Великого. На верхней палубе расположились пассажиры: сахалинские, курильские, камчатские и чукотские старожилы, возвращающиеся с материка из командировок и отпусков, — переселенцы с семьями. Кто пил чай тут же на палубе; кто читал или дремал; кто азартно стучал костяшками домино. На корме распевала песни молодёжь, ехавшая по комсомольским путёвкам работать на Камчатку.

— А шторма, пожалуй, не миновать, — негромко сказал облокотившийся рядом со мной о фальшборт капитан первого ранга Самсонов. — Поглядите на солнце, — добавил он, — верный признак.