Малышка (СИ)

Но кое-что я все-таки должен прояснить.

— Бон-Бон, ты теперь моя, — говорю то, что мечтал сказать, кажется, чуть ни с первого дня нашей встречи. — Никаких боксеров, тапок, сандалий и прочей обуви. Поняла?

Подкрепляю слова основательным щипком за задницу. Она пищит, хмурится, но лишь на мгновение, а потом пару минут тщетно борется с довольной улыбкой. Мы оба знаем, что слишком упрямы и своенравны, чтобы вот так с ходу перестать бодаться, но оба полны решимости по крайней мере попытаться.

— У кого-то прорезался собственник, — жалит Бон-Бон моими же словами.

— А я и не скрываю, что я чертов собственник, — хмыкаю я. Вижу, что она довольна, и все равно хочу еще немного потешить ее самолюбие. — Посмотришь в сторону другого мужчины, Бон-Бон — посажу под замок, как Кавказскую пленницу.

— Как страшно, — играет она улыбкой. — Поехали к тебе.

Я немного напрягаюсь, потому что сам хотел предложить тоже самое, но побоялся испугать мою трепетную лань. А еще потому, что провести с ней ночь в одной комнате и держать себя в руках — это две взаимоисключающие вещи.

— Только если ты пообещаешь держать руки при себе, — строго внушаю я, но в итоге не выдерживаю и срываюсь на смех. Надо видеть ее лицо в эту минуту: явно не понимает, прикалываюсь я или всерьез. Откидываюсь на сиденье, продолжая лениво поглаживать ее бедра. — Хотя, можешь и дальше так сидеть, я совсем не против.

— Нужно заняться твоими ранами, — серьезно говорит моя маленькая медсестра, переползает на водительское сиденье и заводит мотор.

Я чувствую себя счастливым. Теперь — по-настоящему.

Глава двадцать четвертая: Ени

Я не хочу говорить о том, что произошло, но не могу об этом не думать. Особенно теперь, когда все вдруг так резко переменилось. Утром я хотела одного — больше никогда не видеть наглого добермана, раствориться в отношениях с новым парнем, тем более, что замена Рэму была более, чем достойная. И мой план работал идеально. Ровно до тех пор, пока мы с Джи не приехали в пентхаус, где его промоутер устроил настоящую вечеринку по случаю блестящей победы. Пока на Джи вешались какое-то расфуфыренные модельки, позируя с ним на камеру, будто со скульптурой из музея мадам Тюсо, я стояла в сторонке и пыталась убедить себя в том, что и мне есть место на этом празднике жизни. А потом была та фотовспышка прямо мне в лицо, после которой я словно очнулась от летаргического сна, вдруг поняв, что на само деле не хочу быть здесь, не хочу быть с этим мужчиной, не хочу в принципе быть ни с одним мужчиной, кроме того, который точно не стоит моего внимания.

— Уверена, что хочешь остаться? — спрашивает Рэм, когда я глушу мотор около его гостиницы.

— Совершенно уверена, — ни секунды не мешкая с ответом, говорю я.

Я прекрасно понимаю, какая невысказанная мысль лежит за этим завуалированным предложением бежать. Будет ли между нами секс в эту ночь? Может быть. А может и нет. Впервые в жизни я не хочу ничего планировать, я хочу наслаждаться неизвестностью, импульсом, моментом.

Мы ныряем в кабинке лифта и я, плюнув на все на свете, ныряю в объятия своего добермана. Удивительно, какой он все-таки крепкий, сильный и надежный: скала, об которую разбились мои сегодняшние неприятности. Об которую разбилась я.

— Я голодный, как волк, — куда-то мне в макушку говорит Рэм, осторожно перебирая мои волосы пальцами. От этой нежности в груди щемит и сладко ноет, и я даже не стараюсь скрыть удовольствие, когда он принимается массировать мою голову. Кажется, даже урчу по-кошачьи.

— И я, — подхватываю, чувствуя, что готова заглотить целого мамонта. — Закажем что-то в номер?

— Все, что захочешь, Бон-Бон.

Приходиться встать на носочки, чтобы дотянуться до его губ. Мы просто прижимаемся друг к другу, не переступая черту нежности, растягивая первые часы нашего счастья. Потому что других у нас не будет, потому что именно эти часы мы будем вспоминать в минуты сомнений, ревности или недоверия. Вспоминать — и, в потоке жизненных невзгод, держать на плаву наши отношения.

Пока Рэм заперся в душе, я изучаю меню ресторана и выбираю салаты из свежих овощей и морепродукты, а еще свежие фрукты и шампанское. Знаю, что Рэм его не любит, но сейчас мне хочется праздника, дразнящих нос хмельных пузырьков.

Он выходит через пару минут: в джинсах, с переброшенным через шею полотенцем и влажными волосами. На секунду я жалею, что не владею магией остановки времени, иначе точно «заморозила» бы этот момент. Мой доберман во всем, великолепен, как бесценное произведение искусства. И дело совсем не в том, что у него вылепленный пресс и скульптурный рельеф. Дело совсем в другом.

— Что? — заметив мой жадный взгляд, спрашивает Рэм. По глазам вижу, что доберман не нуждается в моем ответе, ведь он очевиден.

— Неплохо, очень даже неплохо. — Постукиваю пальцем по губам, изображая строгую училку. — Как для старичка вы неплохо выглядите, Роман Викторович. Есть что подправить и где убавить…