Мама

Она мысленно перенеслась на другую кухню. Более старую и обшарпанную. Шкафчики обклеены дешевой самоклеящейся пленкой в цветочек. Края пленки давно задираются, на них налипла противная черная грязь. Лина трет тряпкой грубую деревянную столешницу, выкрашенную коричневой краской – той же, которой покрашен и пол во всем доме. Другой рукой она теребит мятый, наполовину пустой стандарт с таблетками. Сердце бешено колотится. Она слышит, как за дверью ее комнаты плачет и причитает мать и стонет сестра. Скорая не едет. Она не приедет и потом. Тогда такое было сплошь и рядом. В их крошечном городке была одна скорая на тысячу жителей, и если шофер уходил в запой или машина ломалась, то ждать врача можно было несколько дней. Лина стискивает зубы и с еще большим остервенением трет столешницу, пытаясь оттереть с нее засохший жир. Ей страшно и очень одиноко. Эти два чувства были с ней всю ее жизнь в родительском доме. Страх и одиночество. Страх гнева матери. Страх стать такой, как она. Страх всю жизнь прожить вот так. И одиночество. Мать всегда ждала от нее, как от старшей, помощи во всем – в работе по дому, в заботе о сестре. Сестра ждала поддержки и защиты. Саму же Лину поддержать и защитить было некому. Она быстро научилась чувствовать настроения матери и стелить соломку там, где это было необходимо. Брать первый гнев на себя. Выкручиваться и врать, чтобы выгородить сестру и себя. Вот и сейчас она спасала ее. Она все сделала правильно. Как тогда, когда вколола сама себе инсулин, чтобы вызывать приступ. Как же ей было страшно тогда. Но оно того стоило – ведь благодаря этому она вернула себе внимание Алекса и в награду смогла забеременеть.

Лина открыла глаза и первые несколько секунд недоуменно моргала, обнаружив себя в своей кухне. Потом утерла неизвестно откуда взявшиеся слезы и сказала себе:

– Я все делаю правильно. Я спасаю ее. Я спасаю всех нас.

Она действительно в это верила. Ведь если бы не было этих явных симптомов, никто из врачей так и не поверил бы ей, что ее дочери нужна помощь! Что она на самом деле больна! Ведь она так тяжело родилась, она чуть не умерла при родах! Тогда ей сказали, что все в порядке и переживать не из-за чего, но она-то знала, что это не так. Что врачи просто не сумели найти, что пошло не так, чем Ника больна. И все время пытались заставить Лину поверить, что с ее дочерью все в порядке. Говорили ей, чтобы она не накручивала себя, не соглашались давать направления ни на какие дополнительные обследования, отказывали в госпитализации. Поэтому ей пришлось. Ей пришлось привлечь их внимание. Дать им симптомы, которые бы говорили сами за себя. Разве можно отказать в обследовании ребенку, у которого выпали все волосы? У которого необъяснимая тошнота и рвота? У которого зеленая моча, постоянная слабость и головокружение?

Лина кивнула головой сама себе, чтобы подтвердить свои слова, решительно сунула бутылку минералки и пакет с таблетками в сумку и вышла в прихожую. Обулась, надела пальто и шапку. Остановилась возле зеркала, взглянула на себя. Лицо было бледным, губы плотно сжаты. Больше некому, кроме нее, было позаботиться о Нике. Муж был слеп. Он отказывался верить, что его дочь больна с рождения. Сначала он проникся участием, но быстро ему надоело, и он свалил все это на Лину. Не вмешивался, лишь давал деньги на лекарства и врачей. Иногда он спрашивал, уверена ли она, что все это Нике необходимо, но дальше этого никогда не шел. Но стоило начаться приступам, он становился очень включенным и внимательным. Не задерживался на работе, звонил днем, чтобы узнать, как дела, мог заехать в аптеку. В такие дни Лина снова чувствовала, что они семья, а не просто соседи по квартире. Это грело ей душу и лишний раз убеждало ее – она все делает правильно. Лина еще взглянула на свое отражение и вздрогнула. На секунду ей показалось, что на нее смотрит мать. «Я все делаю ради вас», – услышала она то ли ее, то ли свой голос. От этого ей стало очень страшно, и она отвернулась от зеркала.

Лина сняла с крючка ключи и уже собралась выйти в подъезд, как вдруг раздался стук в дверь. Растерявшись, она не догадалась спросить, кто там, и открыла дверь. За порогом стояли два человека, одни в полицейской форме, другой в гражданской одежде.

– Вы Радионова Лина Анатольевна? – спросил полицейский.

– Да… – голос Лины прозвучал тихо и хрипло.

– Ника Радионова – ваша дочь?

– Да… – так же тихо ответила Лина. Потом спросила срывающимся голосом:

– Что случилось? С ней все в порядке?!

– Ваша дочь в больнице, за ней наблюдают врачи. Боюсь, вам придется проехать со нами. У нас к вам есть несколько вопросов, – полицейский сделал приглашающий жест рукой.

Лина несколько секунд переводила взгляд с одного лица на другое, потом молча вышла, закрыла дверь на ключ и пошла вслед за двумя мужчинами к лифту.

* * *