Мама!!!

Саша не расплакалась. Она как будто не думала плакать и не чувствовала слезы, а слеза была. И не одна – много слез стекало по лицу, ветром их относило в сторону. Надо посмотреть Евгению Владиславовну. Конечно, Саша ее не узнает. Она даже примерно не помнит, как та выглядела. Но дворничиху заметит. Вон, ее уже видно, она в углу забора складывает в кучу сухие ветки. Сиреневый, с отливом, болоньевый, выцветший и запачканный плащ. Подвязан ремнем без пряжки, на узел. Перетянут так сильно, что дворничиха похожа на пчелу. На голове старый пуховый платок, завязанный через спину. Под платком – бело-синяя вязаная шапочка. Дворничиха повернулась к Саше заплывшим лицом. Маслянистое, круглое, вот-вот лопнет. Такое бывает только у пьяниц. Предсмертное лицо. Саша знала, что лесобазовские пьяницы с таким лицом долго не жили: если у кого делалось предсмертное лицо, он скоро пропадал. А взрослые говорили потом: «Ну, всё, допился…»

Евгения Владиславовна смотрела сейчас на Сашу точно таким же лицом. Она подняла с земли охапку веток и так с ними и стояла, отведя руки в сторону. Саша не могла оторвать от нее глаза. Наконец подошла к ней и сказала:

– Я же вам Максимку Мякишева хотела привести. Вы его к себе взять хотели, он на сына вашего похож. Которого убили. А вы вот так…

Дворничиха притянула охапку к груди, будто закрываясь ею от Саши, улыбнулась провалившимся внутрь ртом и спросила по-доброму:

– Девочка, ты помочь хочешь? Так давай, помогай.

Не дождавшись ответа, понесла ветки в большую кучу. Саша бросилась к калитке. Бежала и думала, что это она во всём виновата. Ну зачем тогда не рассказала сразу Максимке? Вдруг бы он пошел? Вдруг бы воспитательница его взяла? Сейчас бы у Максимки был целый рот, а воспитательница бы не спилась. Саша уже бежала вдоль забора, еле сдерживая слезы. Почему-то хотела обязательно донести их до калитки. Не здесь расплакаться, а снаружи, там их выплеснуть. Она схватилась за ручку, с силой толкнула ее и выскочила. И напоролась грудью на Мякишева.

– Ты че здесь делаешь? – удивился он.

– Это ты что? Мы же на половину двенадцатого договаривались.

Саша вытерла слезы рукавом и постаралась сделать беззаботное лицо. Даже улыбнулась натянуто и картинно подняла брови.

– Я первый спросил. Ты зачем так рано приперлась?

– Я? Узнать хотела, у воспитательниц других. Чтобы до тебя.

– И че? Узнала?

– Узнала… – тут Саша замялась. – Узнала я. Не надо сюда ходить больше, нет той воспитательницы.

Максимка спокойно слушал и спокойно смотрел на Сашу. Пока та зачем-то не добавила:

– Машина ее сбила. Вот так.

Мякишев махнул рукой – такой странный жест, дескать, да ну их всех к черту – и сказал:

– Да знаю я, что она тоже водку хлещет.

Эти два слова «водку хлещет» Мякишев произнес очень по-взрослому. Саша даже испугалась. И само появление Мякишева, и что он уцепился за возможность уехать от мамы, стал сам выяснять, а теперь так спокойно говорит, как его несостоявшаяся судьба водку хлещет, тоже ее испугало. Вдруг Саша представила: а что если бы Максимка пошел жить к Евгении Владиславовне, а та всё равно бы спилась? Две спившиеся мамы. Да уж…

Мякишев прислонился к калитке. Саша стояла рядом, держалась прямо, смотрела в окна пятиэтажки. Там, в одной квартире на третьем, кажется, этаже, в подъезде рядом с аркой, женщина в халате наклеивала на окна и лоджию своей квартиры надпись из цветных букв «8 МАРТА»: в каждое окно приклеила по букве и уже заканчивала с последней.

– А я дога вашего видел. Лорд у нас во дворе бегал. И с ним собака.

Саша тут же воодушевилась:

– Белая?

– Ну, если помыть, будет белая. У нее дыра в горле. Вот такая дырища! – Мякишев показал руками дыру размером с яблоко и захохотал. Саше это было неприятно.

– У нее еда из этой дырки вываливается. Больно есть. Я ей сейчас скормила весь пирог, который мама к чаепитию приготовила.

Максимка даже взмок. Он снял шапку и прижал ее к груди:

– Осталось чуть-чуть?

Саша помотала головой. Какая же она глупая, зачем ему сказала? Помолчав, вслух спросила:

– А ты на дискотеку пойдешь? И на «Любовь с первого взгляда»?

– Ну… – тут Мякишев стал рисовать носком ботинка на снегу какие-то линии. – Только если чисто поржать.

Саша не отреагировала на такой тон и на слово «поржать». Она лишь спросила:

– А на чаепитие?

И тут же пожалела. Наверное, ему не с чем идти. Что он понесет, если всегда голодный? Но Максимка ее удивил – он принялся подробно и с радостью отвечать:

– Пойду! У меня торт! Ты знаешь, какой торт! С розовыми розами. Из трех коржей, с кремом. Мама сама делала.

Чего угодно Саша ожидала от Мякишева, но не этого. Она даже открыла рот. Но удивилась не тому, что у Мякишева торт, а тому, что он так увлеченно врет. Она была уверена, что никакого торта у него нет. Он улыбался.

– Зря не веришь. Мама до утра делала. Она у меня кондитер. Самый настоящий. Ты спроси! Спроси у Таньки-соседки, моя мама с ее мамой вместе училась.