Саша чуть не упала. Она не раз видела Максимкину маму – та очень мало походила на тетю Олю. Хотя бы потому, что тете Оле было двадцать шесть лет. Ну, может, уже двадцать семь. Она рано родила Таньку. Если она училась вместе с Максимкиной матерью, той тоже должно быть двадцать шесть, двадцать семь или двадцать восемь лет. А она выглядела старой, страшной, у нее были такие же, как у дворничих, мешки под глазами. Как у Евгении Владиславовны и как у той дворничихи, которая живет в их доме и постоянно просит на водку.
– Ты че, не веришь? Да правда! Правда! Торт она сделала красивей, чем в магазине. Сейчас вот отдыхать легла. Ну я правду говорю, – Максимка смотрел на нее безнадежным взглядом. Будто умолял: «Поверь мне, поверь!» Он продолжал повторять: – Правда! Правда! Всю ночь пекла, трезвая. А утром закончила и нахлесталась. Валяется в туалете, я ее не смог на кровать утащить.
Теперь Саша тоже закрыла рот от ужаса руками и вспомнила Аньку с ее Колей без глаза. Ей хотелось кричать: «Не-е-е-т! Не-е-е-т! Хватит! Не надо!» А Максимка разошелся:
– Она вчера денег заняла. И бутылки допоздна собирала. Я от тебя пришел и тоже собирал. Потом сразу соседке отдали, у которой занимали. Мы восемь пакетов бутылок собрали! Ну правда!
Наконец он замолчал. Увидел, что Саша ему поверила. Она спокойно смотрела на него, оторвав руки от лица, и ей казалось, что она чувствует теперь вместе с ним огромное, давящее собой счастье. И зачем-то вдруг спросила:
– А почему твоя мама пьет?
Максимка удивился. Он почесал розовый шов на щеке и перевел взгляд на пятиэтажку, где женщина уже доклеила последнюю букву «А».
– Ну почему пьет? Вот воспитательница Евгения Владиславовна пьет, потому что у нее сын умер, а тебя она не смогла взять. Мама Шуры Ксенофонтова пьет, потому что Лесси загрызла Шуриного брата, мама его сначала с ума сошла, а потом зимой гуляла долго и отморозила ноги, одни обрубки остались, вот и запила. Жена нашего дворника пила, потому что он всегда пил и она с ним начала, а как он запил, никто не знает. А твоя мама почему?
Вопрос этот Максимку не разозлил. Он сделался серьезным и, не отводя глаз от надписи «8 Марта», сказал:
– Я долго думал над этим. Моя мама, наверное, стала пить от счастья. Она пила с тех пор, как я себя помню. Но я знаю то, что, когда мне был годик, нам дали квартиру. Вот в этом бараке трехкомнатную квартиру. Маме, мне и папе. У меня был папа, да. Он прописал к себе бабушку, хотя она жила в своем доме в Каскаре. Маму, как только она вышла после декрета на работу, повысили, сделали начальником цеха на комбинате, ну, БКК наш, где пекут. Она там отвечала за все пирожные. Потому что она же не только училище закончила, но еще и в пищевом техникуме училась.
Саша, слушая Максимку, как будто смотрела сериал. Было не оторваться, даже дышать не хотелось – вдруг пропустит слово? Максимка продолжал, всё так же глядя в окна пятиэтажки.
– Вот… А папа там на комбинате был… я не знаю точно, кем он был… каким-то проверяющим, главным по санитарии, он всю продукцию проверял, чтобы свежая была и без палочки. Ну, без кишечной. Они раньше в общежитии жили, в вашем доме, на четвертом, и я там жил немного.
– Я тебя не помню, – сказала тихо Саша.
– Я тебя тоже не помню. Я совсем маленький был, в садик пошел, когда мы переехали. Отдельная квартира, и с ванной, и с туалетом. Только топить надо, зато какая печка красивая.
Он замолчал. Саша подождала немного, также уставившись на дом, потом не выдержала:
– И что? Что случилось? Всё же так хорошо, значит, было?
– Вот от хорошего и запили. Гости стали всё время приходить, с работы, соседи, дом-то как раз в 1985 году построили, все новоселье справляли.
– Ну и что? – снова не вытерпела Саша.
– Ну и то! Стали выпивать. От радости. Понимаешь? Такое бывает, когда всё хорошо, всем радостно. Я ведь уже помню чуть-чуть. И что еда пропадала, что очереди днями стояли. А у нас всё было! Хлеб, мука, яйца, масло, маргарин, сгущенка – всего дофига. Папа первый спился. Никто и не думал. Он работал, хотя его уже обещали выгнать, но он каждый день ходил на работу, а пил по вечерам и выходным. Он и не спился даже, а пьяный просто упал и расшиб голову. Дома, при мне. Мама в цеху была. Я с нянькой сидел, с соседкой. Мама пришла, увидела папу, вышла на улицу за водкой и пила так полтора месяца. Мы с бабушкой папу хоронили, она из Каскары приехала. Но это я уже от бабушки знаю, я-то сам вот этого как раз не помню.
Максимка посмотрел на Сашу:
– Ну че? Интересно?
Саша не отвечала. Чтобы удержать слезы, она старалась посильнее выпучить глаза и чаще моргать – верный способ не заплакать, когда очень хочется. Так она несколько раз проморгалась и спросила:
– А кем теперь твоя мама работает?
– Да никем и не работает с тех пор.
– Как так? А на что же она пьет? И на что вы живете?