Мама

— У меня создается впечатление, что я говорю не с человеком, успевшим побыть президентом огромной страны, а с ребенком, путающимся в определениях.

На этот раз хозяин пристально поглядел на араба.

— Я стар, Мамед. Я имею право быть банальным и путаться в том, что кажется банальностью. Раньше я тоже не задавался этим вопросом, мне все было понятно. Я шел и делал, шагал и перешагивал. Теперь я веду созерцательный образ жизни. Мне остается лишь грустить, философствовать и надеяться на чудо, которого жду очень давно. Оставь меня. Иди спать.

Мамед встал и поклонился коротко.

— Как скажете, хозяин.

Когда он был уже в дверях, бывший президент сказал, словно бы ни к кому не обращаясь:

— Я убил его тогда, когда понял, что иначе он убьет меня. Я сделал это своими руками. Мне было нужно сделать это самому. Не чужими руками, а самому. Что бы понять за что я отвечаю.

Мамед остановился, обернулся. Выглядел он мрачно, даже загар, казалось, потемнел:

— Вы после этого столько убили чужими руками, что пора уже забыть об этом.

— Скажи мне, Мамед, твой бог меня простит?

— Нет, — коротко и сухо ответил араб.

— Тогда нужно найти такого бога, который сможет меня простить.

— Нет, — повторил Мамед. — Вы сгорите в аду, хозяин. И я буду гореть вместе с вами.

— Ты-то за что? — фыркнул хозяин. — Ты светлый, чистый.

— За преданность, — тихо сказал араб и, поклонившись, вышел.

27

Зал, в котором оказалась Эл, напоминал нечто среднее между тронным залом и президентским кабинетом. От середины зала до самого его конца прямо по центру тянулись длинной вереницей столы. Заседали здесь когда-то или нет, трудно было сказать, но столешницы красного дерева блестели полировкой. В торце стола у самой дальней стены в кресле с высокой кожаной спинкой сидела невысокого роста женщина лет тридцати пяти — тридцати восьми на вид. Хотя Эл каким-то звериным чутьем ощутила, что на самом деле женщина скорее молодится и реально старше возраста, на который выглядит.

— Жанночка, — обрадованно воскликнула женщина в кресле, обращаясь к конвоирше с автоматом. — Сколько лет, сколько зим. Кого это ты привела?

— А это вам, Юля Владимировна, презент от господина Григорянца. Может быть, что-то любопытное расскажет. Это шлю… прости. Девочка на Анри работала, теперь сбежала. Я ее в лесу подобрала. Если правильно к делу подойти, то можно получить информацию об организованной преступности, которая с нами соседствует.

Эл слушала с удивлением. Юля Владимировна? Вот эта женщина? Маленькая, ухоженная, по-домашнему уютная какая-то женщина и есть та «сумасшедшая баба», которая наводит страх на Григорянца и его бритоголовых бобиков?! Не может быть.

Юлия Владимировна тем временем встала и подошла ближе, обратилась к Жанне:

— Что это ты так высокопарно изъясняться начала?

— Пудрю мозги идеологическому противнику. Маскировка, Юленька, — слегка улыбнулась Жанна.

— Ну хорошо, — кивнула сумасшедшая баба. — А если к делу подойти не правильно?

— Тогда за незаконное хранение огнестрельного оружия. Проституцию не инкриминируем, это ведь не на нашей территории. А незаконку огнестрелки — легко.

Юлия Владимировна подошла ближе к Эл. Она оказалась на голову ниже, но посмотрела так, словно стояла где-то несоизмеримо выше. Эл содрогнулась от этого взгляда. Сумасшедшая баба улыбнулась одними глазами, повернулась к автоматчице Жанне:

— Проводи ее ко мне в кабинет, Жанночка, предложи чашку чаю и возвращайся. Сперва поговорим с тобой, потом с ней. И поставь у дверей кого-нибудь, чтобы соблазна сбежать ни у кого не возникло.

28

— Вот, дядька, такие пироги. С котятами. Их жрут, они мявкают. — Анри говорил без умолку, а Вячеслав слушал подробности жизни сутенера и на ус мотал. Много чего любопытного для себя уяснил, благо француз оказался общительным.

Кстати сказать, французом, к удивлению Славы он оказался настоящим. Точнее сказать, наполовину французом. Отец Анри, некто Оливье Фертон, будучи молодым горячим французским хлопцем, покинул родину и подался в Россию поработать. Поработал весьма удачно, благо за работу в развивающихся странах платили неплохо. А помимо работы нашел себе еще и жену.

Трудно сказать, что привлекло в французском папе русскую маму. Может, возможность дернуть к мужу на историческую родину, может, красивые глаза, может, модный костюм и обходительные манеры, а только взяли да и расписались в один прекрасный день. Правда, если русская мама планировала уехать к французскому папе на ПМЖ, то вышла у нее промашка: французу здесь понравилось и возвращаться на родину он не собирался. Так, катался наездами иногда. Вроде как на каникулы.

Вскоре совместное русско-французское предприятие под названием семья дало первые плоды. Родился мальчик. Сына назвали Анри. Покуда кавардак не начался, Анри жил себе спокойно, имея двойное гражданство. Учился, играл с пацанами во дворе и радовался жизни. А потом объявили анархию…