Слава прокрался к самой дальней двери, замер, вслушиваясь. Пели в той самой комнате. Песня продолжала биться в припадочной истерике, а он стоял под дверью и смотрел на замок. Старый механический замок.
Дверь была заперта, защелкнутый язычок замка просматривался невооруженным взглядом. Значит, неведомого певца заперли зачем-то.
Если человека запирают в комнате, значит, он кому-то пришелся не по душе. Кому будет хуже, если он освободится? В первую голову тому, кто запер. А заперли враги, больше некому. Значит, можно выпускать.
Слава достал пистолет, отступил на несколько шагов и прицелился в замок.
Грохнул выстрел. Песня оборвалась на последней фразе. Мерзко звякнули струны, видимо, исполнитель отбросил гитару в сторону. На всякий случай держа пистолет наготове, Вячеслав толкнул плечом дверь и ввалился внутрь.
— А вот и доктор, — сообщил хрипловатый голос. — Здравствуй, доктор, может, вылечишь меня?
Он стоял перед Вячеславом — невысокий, с реденькой бородкой, золотистыми завитками растрепанных волос вокруг лысины и светлыми, словно светящимися изнутри глазами. Стоял и смотрел.
— Ты кто? — вопрос получился идиотским, но и ситуация здравостью и трезвостью не отличалась.
— Вася, — каков вопрос — таков ответ.
— И чего ты тут делаешь?
— Сижу, док, — сообщил Вася. — Песни пою.
— Заперли?
— Заперли, — подтвердил Вася.
— Ну, тогда можешь считать себя свободным.
Вася покосился на Вячеслава с подозрением. Подхватив гитару, сел в кресло и тихонько начал напевать под веселенькие короткие аккорды «я свободен, словно птица в небесах». На лице Васи нарисовалась совершенно идиотская улыбка.
Господи, да он сумасшедший! Дурдом! Слава попятился к двери. Вася перестал мучить гитару, покосился на своего освободителя и захохотал, высоко запрокинув голову.
Слава вышел в коридор. Бежать отсюда, искать ребят и бежать. Зачем они здесь? Зачем он вообще их сюда притащил? Президента искал? Да нет его здесь. Нет, не было никогда, и быть не может. Неужели непонятно? Здесь американцы и сумасшедшие — и больше никого.
Уютное мягкое кресло, трубка с хорошим табаком и тишина. Что еще нужно? В его возрасте и положении, наверное, больше уже ничего.
Снаружи доносился еле слышный приглушенный всякими навороченными чудесами техники, не чета простым стеклопакетам, шум. Уж если здесь что-то слышно, значит, на улице случилось что-то из ряда вон выходящее и шумят там серьезно.
Тихо распахнулась дверь. Без стука впустила Мамеда и закрылась так же тихо, словно бы сама собой. Как этот чертов араб ухитряется закрывать дверь спиной, не глядя? Поразительно.
Хозяин поглядел на вошедшего пристально, словно рентгеном, прощупывая взглядом. Были люди, у которых начиналась паника от этого взгляда, были те, кто начинал смущаться. А арабу хоть бы хны, он, как всегда, спокоен и невозмутим.
— Что там?
— Нападение, — невозмутимо отозвался Мамед.
Хозяин резко поднялся с кресла.
— Что?! На нас?
— Нет, на американцев. На нас-то кому нападать? Мы сами, можно сказать, пленники.
Хозяин нервно заметался по комнате от кресла к двери, от двери к окну и уже по освоенной траектории между дверью и окном, туда-обратно, заложив руки за спину.
Кто напал? Кто здесь может напасть? Эти же суки американские выжгли все на полсотни километров. Или партизанство расцвело? А что, неудивительно. Партизанская война в России явление обычное и привычное.
— Кто напал?
— Не знаю, — честно ответил Мамед, но расплылся в такой улыбке, что стало ясно — о чем-то он все же догадывается.
— Ну не тяни ты кота за х… за хвост. Рассказывай.
Араб, светясь, как начищенная кастрюля на солнце, внаглую плюхнулся в президентское кресло.
— С самого утра Макбаррен гоняет вертолеты, ищет вашего подопечного. Ну, никого никто не нашел. Один из вертолетов сейчас вернулся.
Мамед замолчал и задумчиво посмотрел куда-то сквозь висящие в комнате клубы табачного дыма. Мохнатый дым медленно расползался, принимая причудливые формы. Оседать не торопился.
— Ну, — поторопил хозяин.