Мама

Мама рассказывала, что аппетит у дяди Ши был поразительный. Жидкой каши, что ей удавалось настряпать, едва хватало ему одному. Мама взяла детей и пошла искать лучшей доли. Так и получилось, что она вышла замуж за моего тятю. Мой тятя был плотник и мастер на все руки. В голодные годы всё его мастерство, как и портновское, ничего не стоило, но в его деревне земля давала хороший урожай, несмотря на засуху. Мама говорила, что прокормиться там было много легче, чем в родной деревне моих сестёр и старшего брата. К тому же в той деревне все люди были друг другу кровные родственники, в голодные годы они разводили кур, сажали что-то по мелочи. Никому не приходило в голову донести на других. Деревенские всё равно недоедали, но на огурцах жить было легче, чем совсем без них. Потому, когда кто-то заговорил с мамой о моём тятьке и его деревне, она решила посоветоваться с дядей Ши, как ей быть. Ради детей он согласился развестись, но плакал, как младенец. Мама уговаривала его: «Не плачь, как дети вырастут, пришлю их к тебе в помощники». Дядя Ши проводил маму и детей до околицы.

Мама не солгала. Как только тяжёлые времена отступили, она отослала старших брата и сестру обратно к дяде Ши.

В третий раз мама вышла замуж за тятю нашей младшенькой. Так получилось, что у меня было пятеро единоутробных братьев и сестёр, и ещё двое – от моего тятьки. Все эти семейные связи выглядели смехотворно сложными и запутанными.

Мама надеялась, что сможет как следует позаботиться в Чэтуку о своей средней дочери, но вышло так, что она не только не сумела облегчить ей жизнь, но, наоборот, добавила ей немало хлопот. Сестра вышла замуж в совсем нищую семью. Она никак не могла помогать нам с мамой, но сердце у неё было жалостливое – сестра готова была сама не есть, не пить, лишь бы нам было хорошо. Но муж её, конечно, не мог сидеть без еды и одежды. А потому он частенько её поколачивал. Мама не хотела становиться обузой. Она оставила сестру одну, забрала детей и вышла замуж в забытую богом деревню Шанбучи. Так начался её четвёртый брак.

На этот раз она и правда забралась далеко. Так далеко, что и за день было не дойти до места. Горы там и правда были высоченные. Такие, что при взгляде на них начинала кружиться голова. Мама застыла в этом браке, как облачко, подвешенное в высоком небе. Вверх по склону шагали ноги, а нос почти упирался в крутую дорогу. Вниз сбегала тропа, а ноги словно проваливались в глубокие овраги. Увидев эти горы, что вырастали всё выше и выше, эти обрывистые пути, что становились всё круче, эти густые заросли, завлекавшие в свою глубину, я пришёл в неописуемый ужас и заплакал. Один из тех, кто шёл с нами, опустился на корточки и взвалил меня на спину. Мама несла на спине сестрёнку. Так мы полезли в гору. Тот человек, что нёс меня на спине, был мой отчим, который спустился из деревни встретить маму и детей.

Его звали Цзинь. Он был из деревни Шанбучи.

Деревня ютилась на полпути к вершине. Несколько десятков дворов, рассеянных по каменным ступеням.

На первом ярусе этой лестницы жили два брата Тяня. Рядом с их домами рос гигантский клён. На клёне сороки свили гнездо, похожее на большой совок. А рядом с клёном был здоровенный коровник производственной бригады. Перед ним стояла крупорушка. За ней тянулось громадное поле.

На втором ярусе жило больше всего народу. Больше двадцати дворов, все Тяни. С левой стороны была школа со спортплощадкой. С правой – амбар, а перед ним – ровное место, где сушили зерно. Спортплощадка была грунтовая, ужасно большая. Площадка перед амбаром – мощённая камнем, трёхъярусная.

На третьем ярусе обосновались Куны, трое Тяней и одни Цзини. Куны с Тянями жили одним хозяйством. Невероятно большим. Дома стояли на сваях. Выглядело это очень внушительно.

На четвёртом ярусе, тоже одним большим хозяйством, жили четверо братьев Цзиней. Дома у них были без свай и не так потрясали воображение, как те, что ниже. По обе стороны тянулись огороды. Круглый год там зеленели овощи. Позади поднимались до облаков горы, совершенно отвесные. Дома лепились к ним, свешиваясь со склона, как корзинка для мелкой птицы с пояса.

Была там ещё одна семья по фамилии Хуан, из бывших землевладельцев. Никто не хотел селиться с ними рядом. Их дом одиноко стоял в сторонке. Их было двое – мать и сын. Мать была совсем развалина, а сын – немой. Говорили, что они, наверное, много зла сделали в прошлой жизни. Из-за классовой принадлежности их частенько поколачивали. Помню, как несколько раз вечером тётушку Хуан выволакивали на улицу и били. Но вид у них из дома был самый красивый. Перед домом бежал полноводный ручей, вода в котором не иссякала никогда, даже в самую страшную засуху, позади дома ползли уступами рисовые террасы. Слева на небольшом расстоянии стоял дом Цзиней. Справа шумела роскошная бамбуковая роща.