Мама

— Другая кнопка — это еще в воскресенье.

— Говорил ты кому-нибудь о ней? Ходили к доктору?

— Нет.

— Но почему же?!

— Ведь это было в выходной день. Вам я не мог ска­зать.

— А маме?

— Мама стала бы волноваться. Вы ей, пожалуйста, ничего не говорите, Светлана Александровна!

Светлана отвела Андрюшу в буфет и поручила его заботам буфетчицы Нюры, а сама поднялась на четвер­тый этаж. Девятые — во вторую смену... Сейчас у них урок кончится.

В коридоре Светлана спросила у ребят, где Вадим Седов из девятого «А».

Высокий красивый парень, стоявший у двери класса, громко позвал:

— Вадим! Тобой интересуется очаровательная де­вушка!

Он не мог не знать, что Светлана учительница, так как девочки из комсомольского бюро, поздоровавшись с ней, назвали ее по имени и отчеству.

Чуть покраснев, Светлана ждала Вадима.

Он был очень похож на Андрюшу. Такой же скром­ный, вежливый, большеглазый. Светлана вспомнила, что видела его в комитете комсомола.

Не хотелось говорить под взглядом того, стоявше­го у двери. Она попросила Вадима спуститься в буфет. Ее тронуло, как близко к сердцу принял всю эту историю старший брат.

«Приятный парень»,— подумала она.

— Понимаете, он просит ничего не говорить вашей маме. Но ведь нельзя же не рассказать! Или ваша мама болезненная очень? Если у нее что-нибудь с сердцем...

— Нет, нет,— сказал Вадим,— просто она всегда очень расстраивается. Видите ли, мама нас очень любит.

— Вы-то сами говорите ей, когда что-нибудь с вами случается?

Вадим ответил голосом покорного сына:

— Я-то обо всем говорю.

У него был очень озабоченный вид. Светлана вдруг засмеялась:

— Мне кажется, что с вами, Вадим, ничего такого экстравагантного случиться не может!

Он ответил без улыбки:

— Надеюсь, что да.

Андрюшу они застали за второй тарелкой манной каши.

— Как же это тебя угораздило, Андрюшка? — с упреком спросил Вадим.

Было решено, что Светлана проводит Андрюшу до­мой и расскажет обо всем его маме.

— Мама должна все знать. В конце концов, что ска­зал доктор: надо проследить за судьбою кнопок!

Вадим сначала не понял, что означало возвышенное слово «судьба» применительно к кнопкам. Кажется, он хотел просить пояснений. И вдруг смутился, покраснев.

Андрюшина мать была художница. На рабочем сто­лике лежало несколько незаконченных акварельных ри­сунков — видимо, иллюстрации к детской книге. Чистые, яркие краски, какая-то наивная непосредственность — казалось, сами дети могли бы нарисовать так, если их подучить немножко.

Анна Георгиевна — так звали Седову — испуганно встала навстречу Светлане: Андрюша пришел вместе с учительницей... и так поздно!

— Случилось что-нибудь?

Подбирая самые осторожные выражения, Светлана рассказала обо всем. Побледнев, Анна Георгиевна обру­шила на голову сына целый ливень укоризненных вос­клицаний, поцелуев и слез.

Андрюша, молча и тяжело вздыхая, с упреком смот­рел на Светлану.

«Может быть, действительно не нужно было расска­зывать?»— думала Светлана, возвращаясь домой.

Как могла, она старалась успокоить взволнованную маму. И чувствовала свое бессилие. Как и в разговоре с отцом Володи Шибаева, ей мешала ее молодость. Трудно внушить женщине, которая вдвое старше тебя, что нельзя терроризировать сыновей своей любовью. Трудно убедить сорокалетнего мужчину, который смот­рит на тебя как на девочку, что даже дрессировщики со­бак умеют воспитывать, не причиняя боли.

И до чего же несправедливо распределена в природе материнская любовь! Взять бы немножко любви и вол­нений у Анны Георгиевны Седовой, прибавить их к де­ревянной мамаше Володи Шибаева...

На полпути Светлана вспомнила, что нужно еще за­бежать в школу за тетрадями.

Домой вернулась не раньше, чем обычно, а много позднее. Вот и получился вместо легкого дня день хло­потливый.

Сорок учеников в классе, сорок тетрадей по русскому, сорок — по арифметике. Да еще домашние всякие дела...

Прошло еще несколько дней, прежде чем Светлана собралась наконец поехать к Володиной бабушке.

V

Адрес был весьма неточен: «около самой автобусной остановки».

Но большей точности и не потребовалось: на этой улице Марию Николаевну Шибаеву знали все.

Впрочем, вряд ли это можно было назвать улицей. Несколько маленьких домиков, нарядных от снега, смот­рят на дорогу из-за невысоких изгородей. А по другую сторону дороги белое поле блестит на солнце, покато спускается к реке. За рекой — лес.

Светлана подошла к одному из маленьких домиков. Белый палисадник. Чуть покосившаяся дверь.

На стук ответил негромкий женский голос:

— Не заперто!

Маленькая кухня, вся залитая солнцем. На окнах цветы — плющ, розовая бегония, еще что-то. Тепло и чи­сто. Русская печь занимает половину всего пространства. От нее-то и тепло. Еще тепло от взгляда старой женщины.

— Учительница? Да какая же ты молоденькая! Са­дись, дорогаинькая... Прости: пироги из печи пора выни­мать.

И выдвинула ухватом большой противень с пирога­ми, поставила на стол, прикрыла полотенцем.

Еще выдвинула глиняную кринку. Вкусно запахло топленым молоком. Закрыла дверцу печи.

— Топленое молоко любишь?

— Люблю.

— Вот и будешь сейчас пить. Володя мой тоже лю­бит. Чтобы с пенками.