Мама

Никогда в жизни у нее не было своей комнаты. Кро­вать и половина тумбочки в детском доме; кровать, тумбочка и кусочек стола в общежитии педучилища... Восхи­тительно было чувствовать себя здесь полновластной хозяйкой.

Комната была невелика, но не казалась тесной, по­тому что в ней было очень мало вещей.

На столе — широкая ваза, и в ней букет из сосновых веток...

Ладно, хватит любоваться, за дело, за дело!

Светлана побежала в кухню. Чайник — на примус, сковородку — на керосинку...

Потом раскрыла портфель.

Вместе со школьными тетрадями вернулись школь­ные мысли.

Здорово все-таки разговаривала с завучем!.. Славная эта Валя... но нельзя же быть такой трусихой несамо­стоятельной!..

Почему они все так соглашались послушно? Уста­лость или равнодушие?

И каким медовым голосом давала Ирина Петровна свои советы-приказы: «Валентина Николаевна! Лучший ученик в классе! Круглый отличник — и вдруг четверка по физкультуре! Ведь будет еще один урок на этой неде­ле?.. Может быть, проверите?» Валя переглядывается с классной руководительницей, и обе покорно молчат. Так и казалось, что от стола завуча во все стороны ком­наты протянулись длинные липкие паутинки. Ну, как в лесу бывает: идешь себе и вдруг наткнешься на них лицом, оплетут глаза и уши — противно ужасно.

Странный взгляд у Володи... неприятно, когда маль­чишка смотрит так!

Ну-ка, где его тетрадь?.. Вот: «Шибаев Владимир». Красным карандашом подчеркнула ошибки. Да, больше тройки не поставишь никак.

Поглядывая на часы, Светлана переходила от приму­са к тетрадям и опять к примусу. Что-то очень быстро бегут стрелки... Синий вечер за окном... Пришлось за­жечь свет. Не слишком ли сложный запроектирован ужин? Поспеет ли вовремя?

Вот и ужин готов, и все запрятано в самодельный термос на кухонном столе. Нужно бы задвинуть занавес­ку, а не хочется. Часы теперь точно приостановились, стрелки почти не двигаются. Невозможно проверять тет­ради; пожалуй, не все ошибки сумеешь отметить крас­ным карандашом...

Теперь можно только, облокотившись о подоконник, всматриваться в темноту. Еще можно — слушать.

Вообще-то говоря, через двойные рамы почти не слышно, что делается во дворе. А вот когда слушаешь— слышно. Например, шаги от ворот к двери дома. Еще слышнее шаги на лестнице. Сначала едва заметно хлоп­нет нижняя дверь... Потом... Нет, это в первый этаж. А вот теперь поднимается сосед в квартиру напротив... Старенький, медленно идет, с палочкой. Открыли ему. И снова тихо.

И наконец вот они — молодые, уверенные шаги. Да, так и есть: стукнула дверь внизу... Этот звук даже не воспринимается слухом, сами стены комнаты чуть замет­но дрогнули.

Светлана задернула занавеску и выбежала в перед­нюю. Там было совсем темно. Вытянув руки вперед, она медленно двигалась к двери.

Эти шаги взлетели по лестнице. И вот уже щелкнул ключ в замке. На короткое мгновение знакомый силуэт в сероватом сумраке на пороге. Дверь захлопнулась. Он хочет повернуть выключатель... Но Светлана с беззвуч­ным смехом шагнула ему навстречу, ее пальцы косну­лись шершавого сукна его шинели.

— Светланка, ты?..

Кто-то из соседей вышел в коридор.

В комнате оба сощурились от яркого света.

— Ну, как у тебя, все в порядке?

— Порядок полный.

— Костя, ты сегодня на двадцать минут позднее, чем вчера!

— Автобуса долго ждал. А как у тебя, на ниве про­свещения? Ведь у тебя сегодня педсовет?..

— Нет, это еще не педсовет... Ох, Костя! У меня се­годня был бой! Сейчас сядем, все расскажу!

Она убежала в кухню.

Когда она внесла в комнату сковородку, Константин вдруг сказал:

— Да, знаешь новость?

— Что такое? — с интересом обернулась она.

Он подошел к ней с таинственным видом и, обнимая ее и одновременно поддерживая горячую сковородку, шепнул ей на ухо:

— Я тебя люблю!

За ужином Светлана изображала в лицах завуча, физкультурницу Валю, ну, и себя, конечно.

— Понимаешь, Костя, она вся сухая-сухая, руки, пальцы, какая-то вся... диетическая, что ли! И таким лас­ково-медовым голосом: «Валентина Николаевна, Светла­на Александровна! Лена Некрасова — наша гордость, и вдруг тройка по физкультуре!» Валя сейчас же сдает позиции: «Четверку, конечно, я, пожалуй...» А Ирина Петровна: «Четверку! Как можно! Проверьте еще раз, на следующем уроке. Светлана Александровна, ведь вы не возражаете?»

— Ну, а ты? — спросил Константин.

— А я говорю: «Возражаю». Так ко мне все и обер­нулись. Ирина Петровна еще слаще: «Вы, видимо, тоже еще не пригляделись к своим ученикам». А я говорю: «Ирина Петровна, мне кажется, я уже ко многому при­гляделась».

— Здорово! — сказал Константин. — И правильно, ведь ей лишь бы процент успеваемости нагнать... Слу­шай, Светланка, как эта штука называется? — Он про­тянул ей пустую тарелку.— Дай-ка мне еще. Ты изуми­тельно вкусно готовишь! У тебя природный кулинарный талант... Ну, а дальше что было?