Мама

— А если, скажем, я вдруг почувствую,— продолжа­ла Светлана,— что ты... то есть я хочу сказать, если жена вдруг заметит, что муж ее разлюбил, так зачем он ей та­кой нужен, скажи на милость!

— Правильно,— подтвердил Костя,— гнать такого в три шеи, и дело с концом!

— Вот именно! Не нужен он мне такой! И неужели женщина может думать, что она вернет себе любовь му­жа, если будет терзать его попреками и сцены ему устраивать?

— Между прочим, Светланка, не всегда такая шум­ная бывает ревность. Иногда она, наоборот, очень милая, тихая, сдержанная...

— Не верь, Костя, в милую ревность, не бывает и не было никогда такой!

Она поняла, почему он сказал так. Должно быть, счи­тал, что если не теперь, то прежде все-таки ревновала его к Наде. Но разве то была ревность?

Девочкой еще, узнав о его любви, так горячо желала ему счастья. Позднее, когда уже многое стала понимать, страдала за него, порою даже ненавидела Надю. Но за что ненавидела? Не за то, что Костя любит ее, а за то, что Надя к нему холодна. Разве это можно назвать рев­ностью?

Светлана опять пододвинула к себе фотографию Надиной дочки.

— Славная очень, правда? Глазенки славные... Кос­тя, а как тебе... Если бы...— Она не докончила.

— Что?

— Нет, я так.

III

Светлана всегда любила ходить к своим ученикам. Это осталось еще со школьных времен, когда была от­рядной вожатой.

За каждой незнакомой дверью таится неожиданное. Она любила представлять себе, какие у ее пионеров ро­дители, какая квартира, обстановка, взаимоотношения в семье. Иногда выходило именно так или почти так, иногда совсем по-другому. Маленькие сюрпризы, при­ключения, игра в загадки и отгадки.

Вот большой светло-серый дом, новый, четырехэтаж­ный. Двери всех квартир одинаковы, и комнаты в квар­тирах расположены по одному образцу, но стоит войти в переднюю, и начинается неповторимое своеобразие. Оно начинается даже немножко раньше — ведь двери квартир, пускай одинаковые, все-таки имеют свою инди­видуальность. Одни заботливо обиты клеенкой и войло­ком, другие легкомысленно ничем не прикрыты.

А почтовые ящики с пояснениями, куда и какую газе­ту класть — упаси боже, перепутает почтальон, так и слы­шишь раздраженные голоса немирно живущих соседей.

А звонки — «Три длинных, один короткий», «Два ко­ротких, один длинный», и где-нибудь в стороне от общего списка новенькая кнопка с отдельной проволочкой и чет­кая, неулыбчивая надпись: «Только Зябликову».

Дверь, у которой остановилась Светлана, строгая, спокойная, без единой царапины, без следов нетерпели­вых мальчишеских ног внизу, без списка жильцов и звон­ков сбоку. Всю квартиру занимает одна семья.

Семья... Тоже со школьных времен осталось чувство, наивное, конечно,— ведь знаешь, что не всегда бывает так,— наивное ожидание, что если в доме живет семья, значит, в доме — счастье.

Здесь, за этой спокойной дверью, Светлана уже была в начале четверти. Отца Лены Некрасовой — он старший инженер на заводе — не застала тогда. Ее принимали три Елены: Елена Ивановна — бабушка, Елена Евгень­евна — мать и Лена-маленькая, Светланина ученица.

Очень приятный был вечер, очень приветливо прини­мали... Как только Светлана вошла в столовую, ей на­встречу, отложив книгу, поднялась Елена Евгеньевна, высокая, пышная, улыбающаяся. Протянула красивую белую руку, заговорила мягким грудным голосом, по­знакомила со своей матерью. И сейчас же Светлана уло­вила немой язык взглядов трех Елен, видимо очень лю­бящих друг друга и привыкших все понимать даже без слов. Взгляд Елены Евгеньевны в сторону Елены Ива­новны: «Ты нам поставишь чайник, мамочка?» В сторо­ну Лены-маленькой: «Посмотри-ка, дружок, осталось ли еще в буфете рассыпчатое бабушкино печенье».

Елена Ивановна сейчас же удалилась, именно не ушла, а удалилась, милая такая, внимательная, еще по-молодому стройная, хотя и седая.

А Лена-маленькая очень деликатно, как бы мельком, заглянула в буфет и успокоительно посмотрела на мать: рассыпчатого бабушкиного печенья еще предостаточно.

На редкость увлекательное было печенье! Светлана съела целых три штуки и с трудом удержалась, чтобы не потянуться за четвертым.

Хороший был вечер... Сегодня будет не так. Любопыт­но, как встретят сегодня?

Открыла на звонок Лена. Растерялась даже, не сразу пригласила войти.

Пока Светлана снимала боты, Лена бросилась в сто­ловую. Полуиспуганный, полунегодующий шепот:

— Мама, это Светлана Александровна!

Та же комната с отстоявшимся уютом, который ста­рательно поддерживают все три Елены. Но хотя трубы отопления работают вполне исправно, в комнате холодок.

Даже тугая отутюженная скатерть не зовет к себе, а отталкивает. Блестящий паркет будто предупреждает, чтобы не смели по нему ходить всякие нежеланные гости.

Елена Евгеньевна встает не спеша — гораздо медлен­нее, чем в первый раз.

Пожатие руки холодное, официальное. Бабушка у две­ри в спальню. Светлана кланяется издали: где-то прихо­дилось читать, что, если люди мало знакомы, желание подать руку должен показать старший.