Мама, где ты? История одного детства

В седьмом классе я сдала все экзамены на пятерки, только по «Конституции» получила «четыре». Когда меня спросили: «Сколько партий в стране?», я ответила: «Две!» — «А вторая какая?» — «Церковь!» Преподавательница чуть не упала со стула. — «Замолчи!» Она все-таки поставила мне «четыре». Как раз в этот момент зашел ассистент. — «Можете идти!» (в седьмом классе к нам уже обращались на «Вы»). Я ушла. Потом, после экзамена, она вызвала меня в пустой класс. Ее трясло. — «Ты что? Ты меня в тюрьму посадить хочешь?» — «Я — вас в тюрьму?» — «Кто тебе сказал, что у нас две партии?» — «А народ-то верует!», — вдохновилась я. «И в Конституцию верует, и в Библию верует! И в Сталина верует, и в Христа верует! Как же неправильно?» — «Замолчи! Такого нету! Это темные люди веруют!» — «Ага, ну тогда все понятно. Раз они темные. А чего ж вы мне это не объяснили раньше?» Я видела, что в деревенских домах, куда меня приглашали в гости, висели портреты Сталина и иконы — и думала так, как думала.

Школа решила лучших учеников из детдома оставить учиться до десятого класса. Поэтому свидетельство за седьмой класс мне не выдали. После экзаменов был большой праздник, я впервые танцевала с Рудкой Смеловым, и он пригласил меня этой ночью пойти кататься на лодке. Я побоялась пойти. Зато я каталась с ним на велосипеде — это на людях, не так страшно. До утра все наши ходили по деревне с песнями. Они уходили, а я оставалась учиться дальше. И я строила планы.

Сначала я решила, что буду учителем. Мне в детском доме, уже в шестом классе, доверяли целую группу. Назначали: «Вознесенская — заместитель воспитателя». А однажды мне доверили быть воспитателем в Поповском доме, где жили мальчишки третьих классов. Это было летом. Я поднимала их утром, строем водила в столовую, строем на поле, вечерами укладывала их спать и перед сном рассказывала им о Пинкертоне. Но потом у меня появилась другая мечта: стать врачом. Тогда во всех газетах писали о борьбе Индии за независимость. Англичане отпускали ее, и она становилась республикой, и люди из разных стран мира ехали в Индию помогать. В журналах я не пропускала ни одного рассказа об индийских девушках и советских врачах, вылечивающих их от страшных болезней. Я решила: стану врачом и тоже поеду в Индию. С этой мыслью я легла спать на рассвете той ночи, когда Рудка Смелов катал меня на велосипеде и шептал мне в ухо нежные слова — а утром меня вызывает к себе Александра Ивановна Федорахина. — «Ты должна немедленно пойти в школу и потребовать у них свидетельство!» — «Почему?» — «А вот почему!» Она вынула из стола бумагу и прочла мне указ, в котором говорилось, что дети заключенных не имеют права учиться в школе после седьмого класса. Они должны идти в ремесленные училища. «Но так как ты очень хорошо закончила школу, мы тебя в ремесленное не отправим, а отправим а педучилище». — «А я бы хотела закончить десять классов и пойти на врача» — «Ну мало ли чего бы ты хотела! Ты должна благодарна быть, что мы тебя здесь держали! Иди за свидетельством!» Она написала завучу школы записку, запечатала ее в конверт и дала мне. Завуч школы распечатала конверт и стала читать. Я стояла перед ней. — «Так!», — она подняла глаза и посмотрела на меня. «Вот, значит, ты какая!» — «О чем вы? Какая?» — «И ты еще имеешь наглость спрашивать! Вот тебе твое свидетельство — и убирайся!» Она бросила мне свидетельство через стол, я подобрала его, пришла домой, села у окна и заплакала. «Что с тобой?» Но я не стала ничего объяснять, а только сказала, что в десятом классе я учиться не буду.

12

В педучилище я сдала экзамены на «отлично» и прошла по конкурсу. Конкурс был большой — нас свозили туда из всех детских домов. Набрали сто сорок восемь человек, мальчиков из них только пятнадцать. После экзаменов все собрались в педучилище, перед листом, на котором написано, кто прошел, а кто нет. Вдруг кто-то говорит: «Вознесенская — вот эта давала! Так геометрию шпарила!» — «Кто такая? Кто такая?» Я немного смутилась в ожидании всеобщих похвал. Вдруг одна девочка говорит: «Я Вознесенская!» — «Как? Ты так хорошо знаешь геометрию?» Мне стало любопытно, чем все это кончится — и во мне вспыхнула надежда, что она не врет, что она моя дальняя родственница. Я подошла: «А как тебя зовут?» Она наморщила лоб, но не могла вспомнить. Она помнила только фамилию. — «Как меня зовут? Аня меня зовут!» — «Так ты из Москвы?» — «Почему с Москвы? С Украины!» — «Ты же Вознесенская, а Вознесенская из Москвы!» — «Нет! Кто тебе сказал?» Я отвела ее в сторону. «Знаешь что? Я — Вознесенская». — «Ай-ай!», — она смутилась и растерялась. «Я не знала!» — «Зачем тебе это?» — «Я просто хотела похвастаться! Вознесенская здорово знает геометрию, а я ничего не знаю, и я у нее сошпаргалила». — «Как тебя зовут?» — «Аня Цибулько». — «Ну, ладно, Аня, как говорится, будем друзьями!» И она действительно стала моей лучшей подругой — но ненадолго. После первого курса она ушла: «На воспетку учиться не хочу! Воспеткой быть — других травить!»