Мама, где ты? История одного детства

Особенно разорялась о евреях нянька, жившая в доме нового директора. Эта нянька, не старая еще женщина с толстым, усыпанным оспинами, добродушным лицом, любила приглашать нас, девочек, к себе на чай. Она знала, что мы живем впроголодь, и старалась подкормить нас, угощала нас лепешками, которые сама же и пекла в печи. Мы сидели за сто-лом, вокруг самовара, она разливала чай в чашки и приговаривала: «Во! Поехал! Вагон повез!» Мы подтверждали: «Да, столько вещей!» — «Да, они все такие! Из-за них война!» — «Как?», — удивилась я. «А почему война из-за них началась?» Нянька что-то пыталась мне объяснить. Я не знала, что и думать.

Странное это слово было на мой слух — «еврей». Однажды мы сидели на скамейке перед домом и разговаривали с девочкой Тамарой Вавиловой из Ленинграда, и я спросила ее: «Что такое „жид“»? — «Еврей». — «А само слово „жид“, что оно такое означает?» — «Это от слова „жадный“». — «Но почему „жид“? Это от слова „жидкий“ тогда!» — «Да, и от „жидкий“. Жидкие они, слабосильные. Они хитрые такие!» — «Да?», — открыла я рот. Для меня все это было открытием. Все-таки мне было уже пятнадцать лет, я прочла немало книг — но никогда не слышала ни о чем подобном. Я всякое видела — атаманство, хулиганство, жульничество, но с такой упорной неприязнью я столкнулась впервые — и впервые услышала такое от взрослого человека. Мне стало не по себе. Только что кончилась война. Учителя рассказывали нам об эсэсовцах, о лагерях смерти Освенцим и Треблинка, о том, сколько евреев погубили немцы. Во мне была ненависть и жалость. В газетах пишут: «Гитлер — палач еврейского народа!», а в Новошайтанке в то же время ругают евреев. Тут было противоречие, которого я разрешить не могла — и вопрос повис для меня в воздухе. Я спросила об этом Володю. Он равнодушно пожал плечами: «Гадов среди всех национальностей хватает!» — и я с ним про себя согласилась.

10

В седьмом классе у меня появилась первая любовь. Это был Руда Смелов — Рудольф Смелов. Его сестра Ида училась со мной в одном классе. Она была не детдомовка, а «касьянка». У меня с ней были хорошие отношения, и она часто приглашала меня к себе. Я не знала, что у нее есть старший брат. Однажды мы пришли к ней в гости, сидели за столом — и вдруг в комнату вошел светловолосый молодой человек. Он остановился и долго смотрел на меня. Это была любовь с первого взгляда. Я сделала вид, что гляжу в другую сторону. Волнение охватило меня, но я не понимала, что со мной происходит. Мы посидели и ушли, и на следующий день в школе я спросила у Иды: «Кто это был?» — «Это мой брат, Рудка. Он учится в десятом классе». — «Ты никогда про него не говорила!» — «Так что про него говорить? Его и дома-то не бывает. Он всегда с ребятами бегает где-то. Он стихи пишет. Мама их выбрасывает, а он новые пишет».

До самого Нового года он ни разу не подошел ко мне, а только смотрел молча, а перед Новым годом на школьном крыльце сунул мне в руку вдвое сложенный листок бумаги. С бьющимся сердцем я прибежала домой, развернула — это был стишок, в который было вплетено мое имя, и из начальных букв каждой строки складывалась фраза: «Я люблю тебя». Это было объяснение. Каждый день, перед сном, лежа в кровати, я думала о нем и гордилась собой: «В меня влюблен десятиклассник! У меня теперь есть свой парень!» И множество сумбурных мыслей толкалось у меня в голове.

Мы все уже мечтали о том, что будем делать, когда выйдем из детдома. Весенними вечерами мы сидели с девочками у дома и говорили о том, кто как будет жить. Шура Головкина сказала, что первое, что она сделает, выйдя из детдома — это купит пачку папирос. И будет курить. — «Что-о?», — вырвалось у меня. «Ты будешь курить?» — «Да». Она очень любит запах дыма. Ей страшно нравятся мужчины, которые пахнут папиросами. Она сказала об этом легко и просто, а для меня ее слова были потрясением. Она любит запах дыма. Как связать эти слова — «любит» и «запах дыма»? Я не понимала. Кто-то стал говорить, что будет хорошо одеваться. Все строили планы. Я подумала: «Что же я-то делать буду?» — и вмешалась в разговор: «Я ни-ког-да курить не буду! Папиросу в рот не возьму!» — «Чего ты так?» — «И еще я никогда ругаться не буду! Ни одного плохого слова не скажу!» — «Ха-ха-ха! Ну, скажи…!» — «Нет, не скажу! И еще: у меня будет шесть детей!» Я сказала именно «у меня будет», а не «я рожу» — понятия родов у меня тогда еще не было. — «Ка-а-к? Шесть детей? Зачем тебе так много? Почему?», — полетели вопросы. — «Да! И тогда никто из них никогда не останется один!» Но девочки меня все равно не поняли: «Зачем же шесть? Хватит и двух! Два тоже не один! А от кого они у тебя будут? От Рудки Смелова?» Все начали смеяться. Только Даша Богданова не смеялась, а посмотрела на меня своими серыми грустными глазами, и я поняла, что у нее тоже есть мечта, но только она никому не скажет об этом.

11