Мама, я жулика люблю!

Я засыпала на этом кресле с печеньем во рту. Совсем маленькая. Я слушала храп дяди Вали с дивана и смотрела на елочные игрушки. Мне было страшно заснуть — я боялась, что пропущу волшебство. Ведь они оживут и улетят в форточку. Которая всегда была приоткрыта — маме был нужен свежий воздух… Восемь месяцев назад она стояла на коленках перед этим вот креслом. Брат тогда почему-то спал в бабушкиной комнате, а мы с мамой в этой. Она плакала и просила довериться ей, рассказать. Я притворялась спящей. «Что происходит, доченька? Где ты, с кем, что с тобой?» Сказать ей: «Ах, мама, я еблась?…» Для моей мамы слово «мужик» — что-то из ряда вон выходящее. Может, есть другие мамы, которые не поволокли бы меня в детскую комнату милиции, а позаботились бы о том, чтобы не было «плачевных последствий».

Врать лучше всего ближе к правде. Пропускай только, что не хочешь сказать. Так мы и делали. Мы. Конечно, я была с Ольгой. «Засиделись, было уже темно, метро закрыто, на такси денег нет… телефона в квартире не было…»

В той квартире, где мы на самом деле были, было все. И там была не наша подружка, а трое здоровенных мужиков. «Что же можно делать всю ночь?» — не унимались мамы. «Музыку мы слушали. Ей только на несколько дней дали совсем новые диски…»

Мы действительно слушали музыку… Точнее будет — музыку слышно было сквозь наши страстные стоны и рычания ебарей. В квартиру мы попали из бара «Баку». Нас с Ольгой «сняли» из бара. В «Баку» только этим и занимались. Известные всему «центру» валютчики, фарцовщики, кагебешники, прихватчики баб, картежники, конечно же, не музыку нас слушать пригласили!

Я была менее наивна, чем Ольга, и преследовала познавательные цели. Она же, когда уже была без штанов, думала, что ничего не произойдет. Мужик, который был с ней в ту ночь, полгода назад, встречая нас на Невском, называл ее булочкой и пощипывал за щечку. Теперь он щипал ее за все остальные мягкости…

С большинством я и не помню, как мне было. Любопытно. Наблюдать было интересно очень. Как бы со стороны. Качается, глаза закрыты, вдруг смотрит туда — туда, куда его хуй входит, — половинки зада сокращаются, сжимаются — оргазм. Мои оргазмы по пальцам можно было сосчитать. И старание мужиков надо мной скорее раздражало. Мне важно было то, как все происходило…

Но я кончаю с Александром! Я сижу на нем, извиваюсь, плавно раскачиваюсь и кончаю. Кончала! Он больше не хочет этого. Так ровно дышит — спит уже. И не хочет меня. Чтобы я была в его руках, поднимающих меня вверх, скользящим движением вниз, по себе, — так, что я верхом пиписьки провожу по самому началу его члена… вниз, на себя, глубоко… Не хочет видеть моего лица, которое — сам ведь мне говорил! — тихое, с чуть приоткрытыми глазами, и зрачки слегка сведены к носу.

Ложь все это! Ложь, что он не хочет! Он испугался?… Ужас, разве можно бояться, когда любишь? Я ни теток, ни мамок, ни бабок не боюсь. Ни милиции… А мне ведь было стыдно. Не страшно, а стыдно. Чуть ли не за ручку, как в детский садик, свела меня мама в милицию… В одной комнате детская деревянная кровать, и в ней грязный ребенок. Орет, весь в соплях. Его-то за что?! Родители, видно, пьяницы. Рядом — столик. За ним — девочка. Учебник «Родная речь». А она в нем фасоны платьев рисовала. Другая комната пустая. Стены только что выбелены. Но так их плохо закрасили, что надписи мальчиков-хулиганчиков просвечивали: «хуй», «гады».

Мать «передала» меня бабе в милицейской форме. О чем та могла говорить со мной? Поставила «птичку» в папку, и все. Тем более что я не произвожу впечатления девушки из «неудачной семьи». А может, моя-то как раз и неудачная! Девочка, со мной в школе училась, у нее мать была дворничиха, отец инвалид, алкаш, сапожник. Но она-то была отличницей. Забитой. Только у доски и отвечала, слова произносила.

Я пообещала милиционерше исправиться. В чем? Разлюбить Александра?! Выругалась матом и вышла из двора. А вряд ли бы Ольга так сделала! Она бы разлюбила, забыла… Но он-то ведь меня за это и любит! Спит он, а не любит.

Что творилось зимой со мной и с Ольгой! Мы будто боялись упустить что-то! В квартире, где мы якобы слушали музыку, мы проснулись в полдень. Домой и не подумали поспешить. В большой комнате сидел мужик в пижаме. С ним мы не ебались. Он нам кофе приготовил, экзотические напитки придумывал, музыку включил. Мы, полуголые, танцевали перед ним, а он, как хореограф, руководил нашим танцем. Был очень популярен фильм с Луи де Фюнесом «Человек-оркестр», вот мы и подражали девочкам из фильма. В ванной мы обнаружили чью-то косметику — «Ланком» — и, усевшись на мягенький кожаный диван, размалевывали себя, пока мужик рассказывал нам истории.