Мама, или Самое настоящее письмо на Земле

Он долго посмотрел на меня. Мама, я ничего не чувствовала в тот момент. Ничего. Ок, спасибо, что сообщил? Это мне нужно было сказать? Приличия для опустила голову. Потом ушла в комнату и, ты не поверишь, взяла тарелку, вернулась на кухню за очередной порцией бутеров под сраный сериал.

Вот и все мои воспоминания на этот счет. Я решила тогда, что не буду ни с кем делиться — дескать, пусть останется моей тайной трагедией. И все-таки, когда вечером мне позвонила моя подруга Валерия, я ей как-то все рассказала. Мам, я как будто… хотела ей рассказать, не могу подобрать слово… Понтануться, что ли, смотри, типа, как нам тяжело, какая у нас беда, какие мы бедные, но тут же — принять вид стойкой и сильной девчушки, что все переносит. При этом на термометре эмоций был безжизненный ноль.

Пока я тонула в своем психопатическом дерьме, папа прятал в кладовку купленную заранее детскую одежду, собирал обратно кроватку, выглаживал пеленки и убирал в большой черный пакет. Я не знаю, было ли в действительности именно так, но помнится, что он постарался убрать с виду все, что могло триггернуть тебя по возвращении.

Ты же страдала… Как? Я тебя не смогу понять, но попытаюсь сейчас. Пустота. Темнота. Боль. Ощущение напрочь перечеркнутого будущего, обида, ненависть, выедающая мысли тоска — все они появятся позже, когда ты выберешься из поверх накинувшихся смертельных лап, когда сама едва избежишь смерти вследствие воспаления и внутреннего кровотечения. Потом у тебя перед глазами образуется пелена, которая еще где-то на год выкрасит в многотонный серый все, что тебя будет окружать. Кажется, здесь на время начнется то самое явление, которое психологи называют «мертвая мать» — замершая, механическая, опустошенная. Но как бы ни был аллегоричен этот термин, он, пожалуй, лучше всего опишет твое состояние в этот период. Причем «мертвая» не для меня или Марии — для нерожденного своего…

Прости меня, мама, что я оказалась так ментально далеко от тебя, когда тебе было настолько плохо. Я тогда не сумела оплакать и прогоревать нашу утрату — оплакиваю теперь.

Ты же — сильнее всех, это я всегда знала. Ты смогла встать, медленно, но верно снова поднять глаза на небо, побороть диабет, поверить в жизнь, вернуться к нам.

Ты говорила, что мы все виноваты в смерти малыша — доводили тебя до белого каления всю беременность, устраивали сцены, забыли о бережности и мягкости, забыли заботиться о тебе, а лишь выводили все втроем, заставляли нервничать и все контролировать самой. Порой мне кажется, что это и вправду было так.

А смогла ли ты нас простить?

май, 2018

Ты не раз ему предлагала приехать к вам, чтобы ты могла о нем заботиться, лечить его и кормить элементарно. Он бы гулял с Маратом, познакомился бы с бабушкой и дедушкой — родителями папы, доживал бы свои последние годы в тепле семьи, каких-то связей, в кругу живых людей и неопутевших стен.

Но он — ни в какую. Будем честным, мам: ты и я — мы понимали, что едва ли он согласится. Покинуть стихшую пустую квартиру, холодильник, в котором лишь пара стухших яиц, стакан водки и кружевные занавески, обветшалый балкон с видом на запущенную зелень двора, две комнаты — побольше и поменьше, где пахнет книгами, пыльным чистым бельем и деревом старой мебели, где умирала бабушка, где росла ты и твои братья, где за столом в гостиной собирались на Новый год соседи, а увядший теперь массивный хрусталь, пропахший соленьями и маринадами, тогда был чинно расставлен на стеклянных полках шкафов и оживал по праздникам во всем своем блеске. Согласится ли покинуть поселок, где вся округа от банальной старости (ну еще алкоголизма) уходит раз за разом, месяц от месяца, год от года — время остановилось, и он с ним. Твой папа, тоже внесший немалую лепту в грусть твоих глаз и необходимость стать сильной, — остался в своем тихом доме. Ты с другого конца страны приезжала к нему каждый год, делала ремонт, перебирала дорогую тебе рухлядь, смотрела на него простившими все глазами, говорила громко, чтобы он, глуховатый, услышал. В последние годы и я с ним сблизилась как-то — далекий мифический предок стал дедушкой, который с робкой нежностью худющими руками обнимал меня при редкой встрече. И даже звонил в дни рождения. Теплившаяся к нему любовь моем сердце чуть разошлась, разгорелась — я рада была оставаться в твоем родном поселке, поближе к нему.

Он ушел спокойно. Так, будто за бутылкой в соседний магазин. Нас не было с ним — тебе на работе задержали отпуск, и ты не успела буквально на пару дней.

Ты позвонила мне и с миром рассказала обо всем. Миром внутри. Я тихо плакала и долго бродила по парку Политеха, мысленно утешая тебя. А ты — бродила по детству, наверное.

декабрь. 22

Я просто умерла в один момент. И, пожалуй, я даже помню тот самый момент — когда меня не стало.

14 декабря, 22