Мама, мама

– Это твой отец гений. У него пять патентов. Твой отец знает абсолютно все о компьютерах, инженерии, программировании. Отец Тайлера Маккасла – продавец. Он ничего не создает. Он не вносит никакого вклада в жизнь общества. Он просто получает прибыль от вклада других людей.

– Так я не могу пойти на работу с отцом?

– Ты действительно хочешь провести целый день в офисе своего отца? Скучном, надо сказать? Ты представляешь себе, какие у него коллеги? Ты действительно хочешь провести целый день в окружении самодовольных низеньких мужчин в заляпанных очках, обсуждающих платформы и интерфейсы, когда мог бы быть здесь, avec moi?

Уилл задержал дыхание. Он не хотел отвечать «да». Выражение лица Джозефины изменилось. Она ненадолго задумалась.

– Хорошо. Я поговорю с твоим отцом.

Позже, перед сном, Джозефина поменяла Уиллу простыни. Она искупала его в горячей ванне – вода почти обжигала, мочалка, пенящаяся мятным мылом, не столько очищала кожу, сколько счищала ее, обнажая под водой более красный слой. Следующей частью ритуала была та, когда он положил голову, обмотанную банным полотенцем, ей на колени лицом вверх, и она тщательно почистила ему зубы щеткой и зубной нитью.

В общем, это было практически все. Ночник уже горел, и Уиллу пришлось забраться под тяжелые простыни. Его голова кружилась от переутомления, но он знал, что предстоит еще выпить заключительную порцию таблеток – витаминов и снотворного, – которые мама уже разложила муравьиной дорожкой на его прикроватной тумбочке. Пока он с трудом глотал их в нужном порядке по цвету и размеру, она пела ему короткие ободряющие песенки.

– Пей сначала большие. После них станет легко.

Но сегодня ничего не стало легко. Уиллу не удавалось отключить мысли. Он не мог перестать думать о предстоящей встрече с социальным работником, Триной. Среда, 14:00. Не было никаких шансов, что он не покажется ей эмоционально плоским. Крайняя холодность и логичность его поведения уже много раз служили причиной больших проблем в общении с нормальными людьми, что уж говорить об общительной Трине, которая, вероятно, пошла в социальные работники именно потому, что считала себя теплой, заботливой и открытой. Она обязательно решит, что он ненормально – нездоро́во – сух и холоден.

Они с мамой столького не отрепетировали! Должен ли он рассказывать Трине о том, что Вайолет перед тем, как уйти, повторяла одно и то же снова и снова, делала одни и те же странные судорожные жесты? Вскрикивала. Хлопала в ладоши. Говорила «Бум! А. Окей. Окей. Окей. Окей».

По крайней мере, он знал, что не должен говорить о Роуз. Он слова не проронит о том, как глаза Вайолет расширились и она воскликнула: «Смотрите! Роуз здесь! Вы видите ее? Я ее видела!»

Вайолет Херст

В больничной столовой Вайолет раскрыла сэндвич и счистила розовое мясо на поднос. Но было слишком поздно – мясо успело «вспотеть» и пропитать собой хлеб. В точности как живое существо.

Ее желудок свел спазм. В пятницу на ужин было ризотто с грибами.

– Специально для моей Вайолет, – прокомментировала Джозефина, накладывая порцию риса в тарелку дочери.

Вайолет в ее состоянии казалось, что рис роился колонией личинок. Каждое зернышко, казалось, двигалось, зарываясь внутрь или карабкаясь на дергающиеся спины соседних. Вайолет было известно, что мама приготовила блюдо с мясным бульоном «Флейшер», поскольку она не потрудилась спрятать пустую коробку, и потому рис был темным, как мясная подливка.

– Ох, дорогая, я не подумала, – сказала она, когда Вайолет выложила это ей. – В рецепте было сказано, что нужен говяжий бульон. В любом случае, какая разница? Это всего лишь отвар, а не мясо.

В тот момент процесс приема пищи был за гранью понимания Вайолет. Она изумлялась, глядя, как ее семья двигает челюстями, а сама не могла вспомнить, как надо есть, – просто не могла представить себе механику, движения языком, даже не могла вспомнить само слово «жевать».

Все уставились на нее.

– Мам, – начал Уилл, – Вайолет не ест свою еду. Это значит, я могу не есть мою еду?

Джозефина со звоном швырнула вилку.

– Вайолет ест свою еду. Не так ли, Вайолет? Потому что я не собираюсь каждый раз готовить два разных ужина – один для далай-ламы, второй для всех остальных.

– Джозефина, Джозефина, успокойся, – вмешался Дуглас. Вайолет уже давно поняла, почему он так часто повторял за ужином одно и то же: чтобы второй раз нормально произнести то, что прозвучало невнятно в первый. Вот и сейчас его первая попытка выговорить имя жены прозвучало как «Шизафина». – Ты не думала, что у нее просто тяжелый ворот?

Джозефина вздохнула и заговорила вкрадчивым голосом человека, считающего, что обладает огромным терпением:

– Ты хотел сказать, возраст?

– Она делает это, чтобы привлечь внимание. Это неробкий период. – Наверно, он имел в виду «недолгий». Его голова закачалась под неестественным углом.