Мама мыла раму

– Больно надо, – скривилась Катька.

– Правильно, – съехидничала Антонина Ивановна. – Одной вот тоже было не надо: теперь ни детей, ни плетей. Терпенье и труд все перетрут! – вдруг перешла она к народному взгляду на жизнь. – А в твоем случае особенно: терпенье и труд!

– Терпенье и труд, – буркнула Катя, закрывая за матерью дверь. – В моем случае…

Девочка подошла к трельяжу, развернула зеркала таким образом, что отразилась одновременно во множестве блестящих плоскостей, и подтянула ночную сорочку так, что обнажились коленки. Катька выставила одну ногу, вторую, вильнула бедрами и, сосредоточенно глядя на себя в зеркало, распустила косу. Волосы распались на три волнистых потока. Получилось красиво. Катерина почувствовала это и так закинула голову назад, что волосы разом удлинились и покрыли всю ее детскую спинку.

– Тер-пе-э-э-нье и-и-и тру-у-уд… – пропела девочка, удовлетворенная своим отражением.

День начинался как никогда правильно: с ощущения собственной неотразимости. Правда, пока только в собственных глазах.

«Где, интересно, этот дурак спать будет? В моей комнате?» – размышляла Катька в ожидании гостей.

При встрече стало ясно: дурак не поместится в квартире, потому что двух метров ростом. И худой. Разве таких берут в связисты? Их же на поле боя видно невооруженным глазом – никакой маскировки. А если еще и шапку-финку с надписью SPORT с головы не снимать, вообще у врага именины сердца наступят: не человек, а Александрийский маяк!

Фамилия – Андреев, зовут – Андрей, отчество, наверное, – Андреевич. Может, другое. Как можно было так назвать человека? Андрей Андреев, Петр Петров, Иван Иванов…

Руки у москвича до колен, пальцы узловатые, а на них все подушечки стертые. Якобы от гитары. Да ладно, от гитары! Грызет, наверное, как Пашкова, а маме рассказывает – от гитары. Гадость! Взять противно: вот он их все время и прячет.

– Господи, Лиза, сколько ж мы лет не виделись! – растроганно причитала Антонина, не зная, куда усадить почетную гостью.

– Лет восемь, – морщила лоб худая, как жердь, московская знакомая. – Еще Сеня был жив. Вы нас в порту встречали. В августе, кажется. В Астрахань плыли. Катюшка еще, помнишь, все время Андрея за руку держала, отпускать не хотела.

– Не помню…

– Да как же ты не помнишь?! – горячилась Елизавета Алексеевна.

– Вот не помню, и все. Сколько воды утекло! Я уж лет пять как вдова. Да и ты…

– Да уж… – согласилась тетя Лиза. – Володи-то скоро как три года нет.

– Болел? – отстраненно поинтересовалась Самохвалова.

– Нет. В одночасье ушел. Вечером на желудок жаловался, а утром… – Елизавета Алексеевна испуганно посмотрела на сына. – Не буду, не буду, – пообещала она. – Новый год все-таки.

– А помнишь?! – зашлась смехом Антонина Ивановна. – Как в Монголии Вовка унитаз устанавливал… Посреди кухни… Ты ему еще говоришь: «Вова, тут кухня!» А он: «Какая тебе на хрен разница: поела – и на горшок…»

– А Сеня?! – подхватила эстафету Елизавета Алексеевна. – Ты Борьку еще грудью кормила, а он: «Мамуля, а мне молоко за вредность?»

Вспоминая молодость, женщины так увлеклись, что не заметили, как оказались на кухне, сделав общение практически интимным. Дети, если к их числу можно было отнести семнадцатилетнего юношу, сидели в зале, изнемогая от скуки и чувствуя себя не в своей тарелке. Катька избегала смотреть, оказывается, на хорошо знакомого Андрея. А тому вообще до этой пигалицы никакого дела не было.

– Андрей! – позвала его из кухни Елизавета Алексеевна.

Тот нехотя поднялся и подошел к матери:

– Ты вот что, – тетя Лиза сняла с его свитера какую-то лишнюю нитку. – Чем сидеть, попроси Катюшку, пусть город тебе покажет. Заодно до училища доедете, посмотришь, куда рвешься.

– А потом нельзя? – недовольно протянул Андрей.

– Можно! – встряла в разговор матери с сыном Антонина Ивановна. – Вся неделя впереди. Только чего вам сидеть рядом с мамками? Шли бы прогулялись, заодно познакомитесь поближе. Правда, Кать? – окликнула она дочь.

Катерина без энтузиазма кивнула головой.

– Давайте-давайте, – бесцеремонно выпроваживали их женщины. – Нам тоже о своем поговорить надо.

– Что это за клуб по интересам? – скривился будущий связист Андреев, но отказаться не осмелился.

Одевались они в полной тишине, которая периодически взрывалась громкими восклицаниями, доносившимися из кухни. Катька натянула куртку, решив, что мать потеряла бдительность, но в мгновение ока была водворена обратно внимательной Антониной:

– Ты куда это собралась, разнагишавшись? Давно не болела? Шубу давай надевай. Оголилась! Зима на дворе. Это тебе не в Москве: в метро нырк – и тепло.

Пришлось переодеваться. Андрей терпеливо ждал навязанную ему спутницу. Увидев Катьку в мутоновой шубе и в монгольской шапке, юноша внутренне застонал, представив себя рядом с этим меховым недоразумением. Катерина так та вообще глаз на гостя не поднимала.

– Пошли, что ли? – взял инициативу в свои руки приезжий.

Девочка, не глядя на спутника, молча кивнула и стала спускаться.

– Ну-у-у… – осмелел Андрей. – Куда пойдем? К елочке?

– Ты ж к училищу хотел?!

– Я не инвалид, сам могу добраться.