Мама мыла раму

«Мне же она ничего не сказала! – бунтовала Катька против матери, возобновившей взаимоотношения с черепаховым Солодовниковым. – Теперь опять его к нам домой притащит».

– Жалко тебе, что ли? – успокоила ее Женька Батырева, задумчиво плетя венок из одуванчиков.

– А чего она? – пожаловалась Катька.

– Чего?

– Опять с ним…

– Ну и что?

– Ну и то! Много ты понимаешь…

– Плохо человеку, когда он один.
Горе одному, один не воин —
Каждый дюжий ему господин,
И даже слабые, если двое… —

процитировала Женька, развалившись на траве, согретой ярким майским солнцем.

– Глупость какая! – не согласилась с цитатой Катька и сморщила лоб в поисках аргументов. – Тем более она не одна!

– В том-то и дело, Катечка, что одна. Ты не считаешься. Дети вообще не очень-то считаются. Мои вот, например, вчера всю ночь ругались, орали, как сумасшедшие. Разводиться собираются в который раз. Систер сказала: уйдем к бабушке. Очень надо бабушке: у бабушки – дедушка. Главное, сейчас вещи собирай, складывай, а переедешь – домой вернут. Скажут: все, хватит, опять любовь у нас. Это что, по-твоему, считаются?

– Ну не знаю… – неуверенно протянула Катька.

– То-то и оно. Никому дети не помеха.

– Хорошо тебе говорить…

– Хорошо, – согласилась Батырева. – Лишь бы меня не трогали, а я всегда найду, чем заняться. Когда у предков любовь – делай, что хочешь. Когда развод – в доме Запорожская Сечь. «А кого ты больше любишь? Маму или папу?» В общем, фигня всякая, я тебе скажу. Так что радуйся. Помнишь, она у тебя зимой дома сидела? Ты ж вешалась! А сейчас…

– А сейчас она его к нам приволочет, как в прошлый раз. А он знаешь какой противный!

– Да ладно! Ты ж говорила, генерал!

– Да никакой он не генерал!

– А ты ей скажи: мама, пусть твой генерал живет у себя в казарме, а к нам только в гости приходит.

– Ты чего? – засомневалась Катька. – Как я ей это скажу?

– Скажешь как миленькая. А не скажешь – в зал переедешь.

Такой прогноз Катю Самохвалову явно не устраивал. Но именно он казался ей самым закономерным: мать вступила в очередной этап майского цветения и открыто говорила о своих планах. Сегодня – кино, завтра – театр, послезавтра – еще какая-нибудь дурь. В разговоре Антонина называла Солодовникова «Петр Алексеич» и пыталась рассказывать о нем дочери только хорошее, несмотря на стойкое Катькино сопротивление. В результате вчерашний предатель и просто непорядочный человек превратился в ангела, недооцененного детьми, коллегами, тетей Евой и, наконец, самой Антониной. Конечно, уверяла Антонина Ивановна, он не идет ни в какое сравнение с покойным Сеней. Но на фоне всеобщей безнравственности, мужской безответственности и женского легкомыслия отношения с ним – это залог грядущего счастья всех Самохваловых.

Верилось в это с трудом, но Катька терпеливо слушала материнские речи, пытаясь почувствовать тот единственно правильный момент, когда появится возможность сказать о своем отношении к происходящему. Антонина говорила много, безудержно, а момент все не обозначался и не обозначался. Наконец-то девочка не выдержала и в лоб спросила:

– А он что? Снова будет жить с нами?

– Кто? – сразу не поняла Антонина.

– Ну он, Солодовников твой.

– Зачем? – по-житейски незатейливо поинтересовалась Самохвалова.

– Ну как зачем? Любовь… – При этом слове Катька потупилась, ей стало неловко. – И все такое…

Антонина расхохоталась:

– С ума сошла! Какая любовь? Ты что же думала, мама тебя на дядю Петю променяет?

Девочка не поверила своим ушам.

– Хватит, – вдруг посерьезнела Антонина Ивановна. – Один раз замуж сходила: никогда не забуду. И вообще, нормальная женщина своего ребенка ни на кого не променяет.

Самохвалова была нормальная, на минуту Катька в это поверила и преисполнилась чувством благодарности. Никакого, значит, террариума!

Все испортила тетя Шура, прибежавшая на ночь глядя вызвать «Скорую» для свекрови – скакало давление. Обе Самохваловы уже бродили в ночных сорочках, а Антонина, так вообще, как положено, с бигудями на голове. Санечку, невзирая на экстренность ситуации, мучило любопытство. Из-за необходимости караулить сбившуюся с пути Ириску она давно не измеряла пульс соседской жизни, поэтому изрядно отстала в своих представлениях о сегодняшней норме самохваловского быта.

– Ну как? – на бегу задала банальный вопрос Главная Соседка.

– Нормально, – наспех ответила Антонина Ивановна и подмигнула левым глазом.

Вместо прихожей Санечка промаршировала на кухню, где и была ознакомлена со всеми произошедшими переменами.

– Да ты что! – периодически восклицала она и хлопала себя по груди. – Да не может быть!

Антонина что-то шептала соседке на ухо, после чего тетя Шура всплескивала руками и косилась на дверь в Катькину комнату.

– Прям так и сказала?

– Прям так и сказала, – подтвердила Самохвалова и повторила: – Неужели, говорю, ты думаешь, твоя мама тебя на какого-то мужика променяет?

– А она?

Антонина что-то прошептала соседке на ухо.

– А он?

– И ему сказала: дети детьми, а у нас с тобой – своя песня.