Мама, не читай!

Но никуда не деться от того, что с каждым годом мне труднее было принимать внешний вид моих родителей. Каким бы «мещанством» это ни было, но всё-таки мы, люди – животные общественные… Я переживала сильно, старалась как можно деликатнее что-то маме советовать по поводу её одёжки и вообще внешнего вида, пыталась водить её к мастерам-парикмахерам, косметологам… Всё тщетно: ей это не нравилось, возможно, она искренне продолжала считать себя и без того совершенством. Впрочем, пожалуй, вру, не поэтому она пренебрегала нормальным женским позывом «выглядеть». Просто она искренне считала, что глупое мещанство, вроде ухаживания за своим лицом и телом, поиск приличной одежды и использование косметики ниже её достоинства, несовместимы с высоким интеллектом, что и без этой ерундистики она неотразима и привлекательна для мужчин любого возраста и положения. А мне, когда я смотрела на маму, агрессивно упорствующую в своём нежелании привести себя в порядок, всё чаще приходила в голову горькая мысль в виде цитаты из репертуара Райкина: «Вы на себя плюёте? Другим тоже плюнуть хочется!» Естественно, я молчала, никогда не позволяя себе ни слова – ни в глаза, ни за глаза. Родители – это святое. Было…

…Кажется, именно тогда, лет с десяти, я перестала смотреть вверх, на небо, я видела только асфальт, землю, жухлую траву, собачьи какашки, человеческую блевотину… Меня не интересовали ни звёзды, ни птички, ни цветочки, ни весеннее цветение деревьев. Именно тогда я узнала, что такое бессонница – в десять лет. Я лежала без сна до трех-четырёх утра, зажимая изо всех сил уши ладонями, чтобы не слышать этого ужасного, с каждой секундой звучащего громче и громче, уже просто устрашающего тиканья будильника, заведенного на семь часов…

«Мамочка, милая, любимая, родная! Спаси меня, помоги, мне так плохо!!!»

Бессонница стала моим проклятием, видимо, на всю оставшуюся жизнь. Больше никогда я не испытывала того блаженного чувства, когда закрываешь глазки – и всё, паришь где-то в неведомых тёплых краях, а паришь-то всего минуты две-три, никак не больше. И вот уже глазки открыты, ты полна сил для подвигов и свершений, а прошло-то, оказывается, аж восемь часов! Нет, ночи мои очень длинные, куда длиннее дня и даже полных суток. Они мучительны своими короткими снами-видениями, а главная пытка – не уметь уснуть. Или, проснувшись в три часа, попытаться уснуть снова, часто безуспешно. Утро – просто кошмарный момент дня: голова тяжелая, тошнит, тело усталое и разбитое. И самое главное: снотворные не помогают…

Могла ли я, маленькая девочка, не жаловаться тогда родителям на то, что плохо сплю? Вроде бы, жаловалась. Меня же это так изматывало. И что? И ничего. Игнорирование. Ставшее впоследствии хроническим. Моих проблем, серьёзных, болезненных не замечали и не хотели знать. Ход был верный: я переставала жаловаться. Проблема (для них) исчезала сама собой. Или она даже не возникала? Вопрос открытый…

Я очень любила папу

Я очень любила папу, очень. Он в моём детстве всегда был добрым. Он не кричал, не ругал меня сильно даже за какие-то проступки. Но и не хвалил, вот что странно… Когда я думаю о детстве и о папе, то вспоминаю одно и то же: да, папа меня всегда водил на «мероприятия» и ходил на родительские собрания. А дальше одно сплошное «не»: ни разу в жизни с папой мы не вели никаких важных для меня-ребенка бесед. Ни разу в жизни он не учил меня чему-то важному, не говорил того, что должен был бы сказать девочке-подростку именно мужчина. Ни разу не назвал меня красивой, не дал никакого мужского совета… Ни разу не подарил ни духов, ни колечка. Позже мама объяснила это так:

– Папа любит только м-а-а-аленьких детей. Он как бы огорчался из-за того, что ты росла, росла и выросла. Он не знал, не понимал, каким быть папой для повзрослевшей дочки.

Понятно? Нет, дико до невозможности! Но тогда мне, девочке, это было обидно и странно. Папа меня перестал любить? Почему, за что? Видимо, я совсем никуда не гожусь и полностью его разочаровала. С какого-то момента папа не скрывал своего раздражения ко мне. А не надо было расти, изменяться фигурой, «включать» себе месячные и покрываться прыщами. Сама виновата!

Знаю, что подобное отношение к подросшим дочерям бывает у мужчин в сильно религиозных семьях, либо, как я читала, у маньяков, обследованных уже в местах не столь отдалённых. По мнению таких вот не вполне нормальных отцов, их бывшие девочки-куколки, девочки-пупсики, когда почему-то вырастают, становятся грязными и мерзкими. Они (папаши) ничего не могут с собой поделать, им противны эти нескладные подростки, они их бесят, и сделать с этим ничего нельзя. Какая уж там любовь! Любовь умирает с первыми прыщами на мордочке некогда любимой дочечки.