Мама! Не читай...

Конечно, а как же! Принципы — они важнее всего. Нельзя сидеть за одним столом с людоедами. Это дядя Серёжа-то людоед? Ну, это я сейчас так рассуждаю... Тогда я безусловно считала маму правой, как, впрочем, и всегда. А, собственно, что произошло? Старый солдат предложил выпить не за Красную армию, убивающую мирных афганцев, а за мальчишек, которых бросили в пекло войны. Он знал, о чём говорит, он просто болел за этих мальчиков. Это, во-первых. А во-вторых... Разве нормально рушить многолетнюю дружбу с хорошими людьми из-за идеологических каких-то разногласий? Можно поговорить с ними об этом — потом, естественно, не за общим столом, можно обсудить, поспорить, поругаться, в конце концов! Но устраивать демонстрации — зачем, к чему? Разумеется, та дружба была разбита.

Не знаю, что и как было в других случаях. Не знаю. Но ничего хорошего уже не думаю.

Умерла мамина мама. После отдыха в Сочи мы заехали на мамину родину — навестить бабушку и маминого отчима. Бабушка уже давно лежала, разбитая инсультом (и, кажется, не одним). Она так радостно улыбалась, глядя на меня нашими «семейными» огромными глазами, перебирала пальцами одеяло и говорила:

— Внученька моя, красавица! Расскажи мне про себя. Как ты живёшь? Как учишься?

Я что-то мямлила. Не то, чтобы я не любила бабушку, я её плохо знала, я к ней не привыкла — последний раз я видела её лет за восемь до этого приезда. Я помнила, что раньше она была очень волевой женщиной, которую опасались многие, в том числе и моя мама. Но сейчас, немощную и беззащитную, мне её было безумно жаль!

Тут вошла мама, и бабушка вдруг быстро-быстро заговорила:

— Галочка, Катенька мне сказала, что заберет меня к себе! Я так рада!

Я помертвела и приросла к стулу.

— Мам, я ничего такого не говорила, — прошептала я, когда мы с мамой вышли.

— Знаю, — буркнула мама.

Потом, в поезде, на маму вдруг что-то нашло.

— Нет, ну ты видела? Ну, как, представь себе, сильный человек может дойти до такого состояния? Как можно превратиться вот в это? — тон у неё был весьма раздражённый.

Я недоумевала: как это «как»? Болезнь. Страшная болезнь. Но я промолчала. Просто мама отчего-то психанула, видимо... Позже выяснилось, почему: у неё шли напряжённые переговоры с издательством по поводу издания её «эпохальной» повести о юной любви. Эта повесть впоследствии станет её визитной карточкой и главным опознавательным знаком. В общем, голова была занята у мамы всем этим. На прочее сил не хватало.

В ту минуту, когда мы, возвратившись в Москву, вошли с чемоданами в квартиру, раздался телефонный звонок. Это была мамина сестра, сообщившая, что бабушка умерла.

Думаю, что маму до сих пор должно мучить воспоминание о том её раздражении в поезде. Меня бы мучило. Это должно быть больно.

Нам и не снилась такая слава

В 79-м году у мамы не только вышла первая книга. Популярный журнал «Юность» опубликовал ту самую мамину повесть о романтической любви школьников «Вам и не снилось». И взорвалась бомба!

Вот это уже был бестселлер, настоящий, как бы сейчас сказали, хит. Письма маме шли мешками со всех концов СССР, о повести говорили и писали все: критики ругали, народ рыдал и обожал. В 80-м по повести сняли кино, ставшее суперпопулярным фильмом в стране на многие годы. Даже сейчас, спустя 30 лет, его по несколько раз в год крутят по разным телеканалам и называют «знаковым». А тогда отовсюду неслась песня из него, тоже застолбившая место хита на долгие годы. На маму свалилась настоящая слава.

Вся наша семья ликовала. Мы-то всегда знали... А теперь и весь мир убедился. Ведь на критиков не стоило обращать внимания: то были советские заидеологизированные статейки, бубнившие что-то о нашей коммунистической морали и нравственности — в общем, бредятина и полная чушь.

Маму чуть не каждую неделю приглашали на читательские конференции, откуда она возвращалась с букетами цветов, переполненная впечатлениями.

— Сегодня были совершенно чудесные ребята, дети ещё совсем, но такие умненькие, хорошие! — с сияющими от счастья глазами рассказывала мама, а мы, затаив дыхание, внимали каждому её слову. — Если бы не эти надутые тупые училки, которые всё норовили перевести разговор в русло социалистического реализма, вообще было бы прелестно.

— Надо было их заткнуть! — резонно предлагала я. — Послать куда подальше...

— Ну, нет, нельзя так делать, — возражала мама. — Это же учителя этих детей, я не могла сказать им всё, что о них думаю. Хотя очень хотелось. Приходилось крутиться, как на сковородке, — смеялась она.