Мама, папа, я и Перестройка (СИ)

Кадры с мёртвым Чаушеску сменились на видео из Бухареста: там, на фоне выбитых окон и сгоревших машин, люди под большой нарядной ёлкой зажигали свечи в память о погибших. Как Румыния сменилась на Панаму, я поначалу и не заметил даже: в телевизоре вместо одних кадров развалин и пепелища возникли другие такие же – это американский Санта-Клаус, летя на упряжке оленей, разбомбил владения диктатора Норьеги, торговавшего наркотиками, а теперь носился над посольствами различных государств, высматривая его самого. Зато в Чили светило солнце и также сияли и лица людей, освободившихся от Пиночета: на днях здесь впервые за шестнадцать лет прошли демократические выборы президента, и наконец-то повеяло свежим воздухом. Моя семья, похоже, тоже возрождалась и оживала, как страна после свержения диктатора. Повесив на нижнюю веточку ёлки игрушечного космонавта, привязанного за шею на ниточку, я представил, как тоже вздёргиваю на фонаре какого-нибудь диктатора. Правда, предкам не стал говорить – не пугать чтоб.

– Андрюша, тебя бабушка опять к себе зовёт, – сказала мама. – Она там ещё несколько человек нашла желающих предсказание получить. Съездишь на несколько дней?

Я насупился.

– Поработаем ударно, чтобы в новый год войти с чувством выполненного долга, – сказал отец. – Давай, Андрюш! Немножко ещё надо.

– Скоро про тебя все забудут, но пока это не произошло, мы должны воспользоваться шансом, – продолжала мама.

– А давайте так, – ответил я. – Вот как бабушка сходит к врачу, так я к ней и поеду! А то у неё бок болит-болит, а она ничего с ним не делает!

– Да сходит она, сходит, – сказала мама. – Мы с ней об этом уже говорили. Она взрослый человек, всё понимает. Просто некогда.

– Что-то ты взял дурную манеру командовать взрослыми, – заметил папа.

Мы немного попрепирались. Потом он пошёл к соседке говорить по телефону и вернулся с сообщением, что в поликлинике бабушка уже побывала – как раз сегодня. Я обрадовался.

Впрочем, на следующий день, когда я был привезён на квартиру к старшему поколению и спросил у бабушки, что сказал доктор, она ответила:

– Да всё нормально. Сказал, что желудок устал. Попоститься, чтоб вышли токсины, – и всё. У моей мамы тоже так было...

К этому она добавила ещё несколько слов белиберды вроде той, что я слышал от неё и раньше. Так что в том, действительно ли визит в поликлинику состоялся, у меня возникли сильные сомнения. Однако бабушка настаивала, что он был, а потом принялась обвинять меня в лени, во вредности и в нежелании потрудиться для семьи. Ничего не оставалось, как опять заняться выдачей предсказаний.

12.3

Красный флаг над заснеженным куполом Сенатского дворца делал вид, что вьётся по-прежнему горделиво, но, кажется, уже подозревал, что висеть ему остаётся считанные месяцы.

– Дорогие товарищи! – Заговорил Горбачёв, и мы затаили дыхание. – Истекают последние минуты тысяча девятьсот восемьдесят девятого года. А с ним и в историю уходит целое десятилетие. Мы вступаем в девяностые годы – последние десятилетие двадцатого века. В такие минуты мы как бы заново переживаем всё, что с нами произошло; с надеждой смотрим в будущее.

Отмечали мы у бабки с дедом. Настенный ковёр уже несколько дней был задекорирован мишурой и пластмассовой гирляндой в виде звёздочек; на фикусах висели облупившиеся бусы и сталинского времени игрушки из посеребренного картона; но с наряжанием ёлки тянули до моего приезда. Тридцатого, под новости про успехи колхоза «Ленинский путь», мы с дедушкой развесили по фольгяным лапам искусственного дерева какое-то количество шаров, красноармейцев и чипполин. После этого я принял последнего клиента: бабушка посетовала, что моя популярность сходит на нет, и на девяностый год никто не записался. Ну и хорошо, подумал я – и потребовал пообещать мне, что в январе бабушка всё же пойдёт в поликлинику сразу, как та заработает. В ответ на это по секрету мне было сообщено, что в соседнем дворе есть одна ясновидящая и контактёрка, которая лечит боли гораздо лучше всяких докторов, и вот к ней-то бабушка как раз уже записана. Я пытался доказать, что это глупости, но тщетно. Оставалось только надеяться, что, убедившись в неэффективности колдовства, она всё же возьмётся за голову – и за талон в поликлинику.

– И каждый, кто чувствует и мыслит как гражданин, не отделяет свою судьбу от судьбы Отечества, – продолжил генеральный секретарь. – Какой бы стороной ни оборачивалось к нам и нашим близким время – радостной или горькой – каждый человек принимает на свои плечи то, что переживает вся страна...