Мама, папа, я и Перестройка

Полякова приостановила плач и пристально осмотрела предложенный корнеплод.

— Это для куклы как будто, — со знанием дела заявила она.

— Ага. Для Барби.

— Барби?! Ты, что, её видел?!

Кажется, я опять сморозил глупость. Господи, восемьдесят девятый год на дворе! Кукол Барби у нас ещё нет…

— Ты видел?! Скажи!!!

… но о них уже слышали. И, кажется, любое упоминание этой заветной куклы вызывает у девчонок реакцию, как сообщение о прошедшим мимо каком-нибудь рок-певце у его фанаток!

С другой стороны, почему бы и не использовать этот факт для подъёма своего авторитета?

— Видел, да, — ответил я. — И много раз.

— Ты за границей был?!

— Знакомые бывали. Привозили. — Отозвался я небрежно.

— И какого она роста? — Вопрошала с трепетом Полякова.

— Ну такого вот примерно, с твою руку…

— Нет! Не правда!

— Почему?

— А она ходит?

— Ну если ей руками ноги двигать…

— А сама?

— Сама нет…

— А умеет она «мама» говорить?

— Ну, Ирка, ну это же кукла! Она не ходит и не говорит, но это ей и не надо! Интерес в том, что она очень красивая, с длинными волосами и с бюстом. Она в виде взрослой женщины, понятно?

— Не выдумывай, Голосов! Вечно ты врёшь! Кукла Барби с меня ростом, она ходит, говорит, может есть кашу, даже ходит на горшок! Вот такая она! — Описала мне Ирка своё божество. — Но ты мальчик и не можешь это знать. Ты не видел её. И не ври!

— Да я не вру!

— Вот и не надо. Знаешь, есть такая газета — «Правда»? Там пишут только правду. А врать — стыдно. Я вот сдам тебя в милицию — узнаешь!

Полякова отвернулась, демонстрируя, что общение со мной ей больше не интересно. Из-за её клетчатой спины красно-синем пальто я увидел, как Ирка суёт мою микрокартошку в разорванную пасть своей Изауры. В этом жесте мне привиделось предсказание нашего с ней будущего союза… Нет, глупость, конечно. Надеюсь, что картошка хоть немножко отвлечёт её от полученной сегодня психологической травмы… Сколько же сеансов у психолога понадобится?..

10.6

— Поверить не могу, что ты просто так взял и нагрубил воспитательнице! — Восклицала мама со слезами в голосе.

В этот раз из садика вела меня она. Отдавая ребёнка, Эльвира Равильевна рассказала ей о сегодняшнем инциденте — разумеется, так, чтобы выставить свою коллегу в лучшем свете…

— А я и не просто так. Я заступился за девочку!

— Представляешь, каково мне было выслушивать все эти вещи о твоём поведении и краснеть!? Да я чуть со стыда не провалилась!

— И не слушала бы.

— Как тут не послушаешь? Я рада бы не слушать — да нельзя! Думала, у меня нормальный ребёнок, хороший, добрый… Думала, такое бывает только с плохими родителями, которые плохо воспитывают своих детей…

— Неправда, — выдавил я, ощущая, как чувство вины снова тянет холодные пальцы к моему горлу.

— Что неправда? Что, хочешь сказать, это не ты ругался отвратительными грубыми словами на воспитательницу?! Папа в ужасе будет, когда всё узнает. Он же так гордился хорошим поведением сына. И тут вдруг…

— Прекрати!

— Что значит «прекрати»?! — Возмутилась мама. — Ты как с матерью общаешься?! Совсем от рук отбился! Неудивительно, что в саду на тебя жалуются! Сняли для телевизора один раз, а ты уже и зазнался!..

— Ничего я не зазнался.

— … Вот в годик такой милый, такой ласковый был котик! А теперь!.. Как ты в школе-то будешь учиться с таким поведением? Там-то всё серьёзно! Там учителя не такие добрые, как ваши воспитатели! Нянькаться не будут, просто сразу двойку влепят — и привет!

— В школе оценки за знания ставят вообще-то.

— И что?! Тебе бабка внушила, что ты вундеркинд, так думаешь, в школе на тебя все умиляться будут и пятёрки ставить за красивые глаза? Думаешь, учиться уже не надо будет и вести себя можно будет как попало? Как бы не так! Испортила бабка тебя! Надо будет сказать ей…

— Мам!

— Ну?

— Ты бы лучше спросила, из-за чего у нас с Илиадой Михайловной ссора возникла, чем сразу вот это вот всё, а?..

— Ну и из-за чего у вас, как ты выражаешься, «возникла ссора»? — Спросила мама, вложив в эту фразу весь возможный скептицизм.

Я наконец изложил всё, как было. Выслушав мой рассказ, мама немного подуспокоилась, перестала нападать, но до конца мне не поверила.

— Тебе что-то показалось. Воспитатели не могут так вести себя.

— Не могут?! Мам, она нас за людей-то не считает! От неё доброго слова не услышишь!

— Ты преувеличиваешь.

— Ничего я не преувеличиваю! Она постоянно кричит, унижает…

— Ой, да ладно «унижает»! Слов набрался! Это взрослое слово, и детям оно не подходит! А что кричит — так вы её доводите. Думаешь, легко ей с вами, с оравой хулиганов, целый день сидеть?

— И что, ей теперь, значит, девочек мучить позволено?

— Да никто её не мучил. Илиада Михайловна просто её чуть-чуть заругала. Признайся, что тебе нравится эта девочка! Вот ты это всё и принимаешь близко к сердцу.

— Даже если и нравится, — сказал я, решив не принижать свои грядущие отношения, — от этого разве заставлять девочку ходить при всех голой это нормально?!

— Так она же описалась, сам говоришь. Её просто подмыть надо было.

— Не просто подмыть! Это чтобы унизить!