Когда мы пришли с прогулки, бабушка уже отварила картошку, морковку и свёклу, разделала сельдь, порезала колбасу по 2-20 и готовилась открыть банку горошка. Нас же с дедом припрягли лепить пельмени: я раскатывал тесто, а он запаковывал в него фарш. В телевизоре шло «Вокруг смеха»: унылые писатели-сатирики с тоскливыми монотонными голосами читали по бумажкам анекдоты, пересыпанные сентенциями о справках, бюрократах, партсобраниях, дефиците и других злободневных вещах; иногда они вовсе сбивались на морализаторство и рассуждения о судьбах Родины, от которых мне, знавшему будущее, делалось печально, но зал хохотал от души. Дед и бабка тоже хохотали, временами переругиваясь из-за тупых ножей и не запасённых своевременно продуктов, но не выходя из предновогоднего настроения. Раскатывалось криво: пельменные лепёшечки выходили у меня какими угодно, только не круглыми; приходилось говорить на них: «Это машина», «А это корова», «А это облако». Потом «Вокруг смеха» закончилось, и началась передача «7 дней», где под реквием стали показывать каких-то стреляющих из гранатомётов людей, потом мертвеца, потом плачущих на панихиде, потом танкистов, потом пленных в лапах моджахедов… А потом пришли мои родители, и мы стали готовить на кухне все впятером.
— На пороге 1990 год. Год больших надежд и практических деяний в революционной перестройке социализма. В новом году нам необходимы будут решительность и твердость в нашей революционной работе, соединение всех сил, выступающих за перестройку. Нам жизненно необходимы разум и доброта, терпение и терпимость: то главное человеческое, что есть, я уверен, в каждом человеке. Мы располагаем поистине уникальными возможностями: богатейшим интеллектуальным и трудовым потенциалом, огромными природными ресурсами. Используя их, мы можем и должны в 1990 году переломить ситуацию к лучшему.
— Дай-то бог! — Сказала бабушка.
Дед шикнул. Мама беспокойно бросила взгляд на них обоих: копна её свежих химических кудряшек дёрнулась и затрепетала, как стая рыбок; серьги зазвенели, задрожав в такт нейлоновым рюшам на блузке с большими плечами. Отец принёс шампанское. В моём личном бокале уже искрился гранями хрусталя приготовленный бабушкой клюквенный морс. То же самое было в бокале у мамы. Пахло майонезом, дефицитной колбасой, «Мажи нуар» и мандаринами. Ручка от пылесоса «Урал» немного врезалась в задницу, и, хотя этот агрегат замечательно прятался в нечто навроде пуфа, но сидеть на нём было не очень удобно.
— Обращаясь к вам, дорогие товарищи, я мысленно представляю, что сейчас у телевизоров в ожидании звона Кремлевских курантов собрались миллионы людей всех национальностей, населяющих Советский Союз, — женщины, мужчины и дети, представители разных профессий, со своими интересами и склонностями, планами и надеждами на будущее. На пороге Нового года больше всего мне хочется пожелать, чтобы он прошел под знаком взаимопонимания и консолидации, в которых так нуждается наше общество, все мы с вами. С Новым годом, дорогие соотечественники! Счастья вам, мира и благополучия!
— И тебе, Михал Сергеич! — Сказал дед.
— Ну всё, поехали!
— Открывай, Коля!
Папа открыл. Под бой курантов в телевизоре возникла цифра «1990».
— Ну, за то, чтобы и правда этот год стал лучше прошлого!
— Девяностые годы! Подумать только!
— Так и оглянуться не успеешь — уже двухтысячный!
— В двухтысячном году Андрюша закончит школу…
— Не гоните коней! Он пойдёт только в этом!
— Готов к школе, вундеркинд?
— Не пугайте ребёнка учёбой, успеет ещё…
— Желание, желание-то загадали?!
— Ой, а я и забыла, — расстроилась бабушка.
— Тьфу ты, и я тоже забыл! — Спохватился дед. — Заболтали меня, болтуны! Я ж хотел загадать, чтобы приглашение на машину уже в этом году пришло! Мы ведь благодаря Андрюшкиным талантам на неё уж почти накопили!
— Почти не считается!
— Ну, у Орловых немного займём, если что.
— Да зачем Орловы? Мы поможем! — Добродушно сказал папа, расплываясь в довольной улыбке кооператора. — А ты, Галя, загадала что-нибудь?
— Да я тоже не сообразила, — сказала мама, посмотрев на папу так загадочно-кокетливо, как будто это было первое их свидание. — Ладно, думаю, что чудо, которому положено произойти в этом году, благополучно произойдёт и без ритуалов!
— Правильно! Мы, коммунисты, в приметы не верим! Мы сами кузнецы своего счастья! — Сказал папа и поднял бокал.
— О! Верно, — сказал дед и тоже поднял.
— Девяностый будет годом лошади, — сказала бабушка и тоже подняла. — В газете написали, это к счастью. Лошадь умная и любит человека. Поскачем на ней все вместе в светлое будущее.
— С новым годом! — Добавила мама.
— Ура! — Крикнул я.
Кажется, я был единственным, кто успел загадать желание под бой курантов. Это желание было — вернуться обратно.
Впрочем, когда под ёлкой обнаружились набор пластиковых ковбоев, пожарная машина, игрушечная кинокамера, внутри которой показывались мультики на кассетах, и мешок конфет, я начал думать, что, может быть, в этом времени не так плохо, и покидать его в общем-то ни к чему: ну по крайней мере, до тех пор, пока не я не доем сладкий подарок.