Мамаев омут

Это было неблизко, километра за два, где поля соседнего с нами Владычинского колхоза узким клином вдавались в наши земельные угодья.

— Ну и Митька! Вон в какую даль его шарахнуло! — удивился Андрей.

У изрядно помятого и пощипанного участка с сортовым ячменём толпились владычинские колхозники.

Девять наших телят с накинутыми на шеи верёвками были привязаны к раскидистой берёзе, росшей на краю семенного участка. Среди них находился и Черныш. Остальные телята паслись в редком осиннике под присмотром Вовки. Среди колхозников, размазывая по щекам слёзы, метался Митька и, умоляя, хватал их за руки:

— Дяденьки, отпустите телят! Мне же дедушка Авдей голову за них снимет…

— Нельзя, малый, нельзя! — хмуро отмахивался бригадир семенного участка. — Потрава сделана, урон нам нанесен… Пока убытков не покроете — телят под залогом держать положено.

— Это всё Черныш, — скулил Митька, кивая на бычка, который, натянув верёвку, невозмутимо тянулся к стеблям ячменя. — Заводила он и сластёна… Никого не слушает. Прёт и прёт на посевы. А потом и туман утром… Ни зги не видать было.

— И зачем таких несмышлёнышей в пастухи посылают? — сочувственно заметил пожилой колхозник. — С телятами управиться не могут.

— А где старший пастух? Где начальство колхозное? — спросил бригадир, поглядывая в сторону нашего колхоза. — Пора бы и акт на потраву составлять…

Наконец к посевам, сопровождаемые парнем на пегой лошади, подъехали на рессорной тележке тётя Катя и дед Авдей.

Митька бросился было к старшему пастуху и принялся жаловаться на придурка Черныша, который сманил телят на посевы.

Но дед не стал его слушать.

Он резво соскочил с задника телеги и, путаясь в полах длинного брезентового плаща, подбежал к делянке, кинул взгляд на свежевытоптанные посевы, на телят, привязанных к берёзе, потом шлёпнул ладонями по полам плаща и накинулся на подпасков:

— И что вы только нагородили? Я ли вас не учил, как пасти надо! Зачем телят из леса выпустили? Зачем к посевам подогнали? Ах вы обормоты, недоноски, саранча зеленая!..

От такой затейливой брани мы все опешили, а Андрей начал даже заикаться:

— Дедушка, но я… но мы… Мы же ничего…

Андрей, видимо, хотел сказать, что он и я телят сегодня ещё не пасли, о потраве ничего не знали, но Авдей быстро перебил его.

— Ну вот вам, полюбуйтесь, — всплеснул он руками и обратился к взрослым: — Я не я, и лошадь не моя. Ушёл на часок по делу, а они тут напортачили и в кусты. — Взъерошенный, как драчливый петух, он шагнул к Митьке и схватил его за плечо. — Отвечай, паршивец! Кого я оставил стадо пасти? Какой вам наказ дал?

Вздрогнув, Митька попятился назад, потом, не глядя на меня с Андреем, с трудом выдавил:

— Мы… мы все вместе пасли… Да вот… зазевались…

— Да ты что! — кинулся я к Митьке. — Тень на плетень наводишь…

Но Авдей, замахав руками, не дал договорить и мне:

— И кого только в помощники мне навязали! Детский сад, глупыши, малявки какие-то… Морока с ними, а не пастьба.

— Кто ж тебе их навязывал? — заметила тётя Катя. — Сам отбирал — справных да резвых. И обучал сам. Выходит, с тебя и спрос.

— Значит, обмишурился, недоглядел, — развёл руками Авдей. — Придётся, видно, новых помощников подбирать.

— Ладно, дорогие соседушки, — оборвал его владычинский бригадир. — Кто виноват — стар или мал, вы потом у себя разберётесь. А пока суд да дело — надо о потраве подумать, акт составить.

— Правильно, — согласилась с ним тётя Катя. — От потравы мы не отказываемся — дело очевидное. Убытки вам, конечно, возместим, только телят отпустите. — И, обратившись к Авдею, сказала, что на днях состоится собрание животноводов. — Вот вы нам толком тогда и объясните насчёт потравы.

— Да уж доложу, всё чин по чину, — кивнул: Авдей. — Выведу огарков на чистую воду.

7

Собрание животноводов должно было состояться в воскресенье, в красном уголке фермы.

Из объявления, повешенного на дверях пожарного сарая, мы узнали, что речь пойдёт о кормах и пастбищах, об удоях и привесах, о пастухах и доярках.

После потравы владычинского участка с ячменём в колхозе стали поговаривать, что напрасно правление доверило пасти телят пионерам, что мальчишки подвели бывалого пастуха Авдея, накликали на него беду. И вообще, мол, не доросли мы ещё до пастухов, рано нас допускать к колхозному стаду.

— Оконфузились вы, ребятки, — упрекнула нас с Андреем Вовкина бабушка, встретив на улице. — И вы и дружки ваши. Определили вас на лето к золотому человеку, на хороший приработок, а вы самовольничать стали, озоровать, потраву допустили. Жалуется на вас дед Авдей. Придётся, говорит, отставить вас от телят.

Я принялся доказывать, что всё это неправда, одни пустые выдумки пастуха, но бабка только отмахнулась: дед Авдей человек достойный, уважаемый и незачем возводить на него всякую напраслину.

— Это ещё полбеды, что вас с Андрюхой из пастухов вытурят, — продолжала бабка. — А вот Вовке моему да Митьке каково? Я старенькая, крючком согнулась — кто меня прокормит? А у Митьки мамаша хворая, из больницы не выходит, сестрёнки мал мала меньше. Только на его пастушеских приработках и дом держится.