Мамалыжный десант (СИ)

Спирт пить не стали, поскольку появились обитатели дома, вынесли вино и что-то овощное, фаршированное, но жутко вкусное. Перешли в соседний двор, здесь прямо на улицу столы выволокли. Белградцы наперебой спрашивали: когда бошей окончательно выбьют из Белграда, правда ли, что по Дунаю корабли Черноморского флота идут, и всякое прочее. Бой продолжался не так уж далеко: у Дуная и подступах к мостам, но считалось, что город почти освобожден, о чем и кричалось белградцами многоголосое «живео!». Прошли по улице партизаны, тоже кричали и смеялись.

Окончательно стемнело, рядом встали наши минометчики, но огонь не вели, ждали подвоза боеприпасов. Продолжали изредка падать немецкие снаряды среди кварталов – фрицы гадили как могли, но руки у них были коротковаты. Легкое опьянение от единственного стакана вина прошло, ночная зябкость бодрила. Машина вот-вот должна вернуться, надо бы делом заняться.

– Пойду, рацию заберу, – сказал Тимофей. – Вы ее в углу спрятали?

– Испод тазом. Давай я схожу, – привстал Сречко, болтавший с какими-то «знакомыми знакомых» – довольно симпатичными – дивчинами.

– Не, я заодно и шинель прихвачу, а то этак и замерзнуть недолго.

«Голубятня», понятно, стояла на месте, рядом отдыхали 120-миллиметровые «самовары», минометчики жгли костер, смеялись с местными жителями. Тимофей зашел в сарай, посветил фонариком, извлек из-под худых тазов многострадальную рацию, поднял и принялся отряхивать сомнительную шинель. Оборвал окончательно нашивки – а то точно не так поймут.

– Эй, а ты что тут шныряешь? Фонариком кому сигналишь? – в сарай сунулся минометчик – подозрительный, лопоухий, пилотка поперек головы.

Тимофей хмыкнул:

– Тебе и сигналю. Не видишь – вещички собираю.

– Да уж вижу. А ты вообще кто таков? Опа, и рация-то фрицевская? – тут взгляд бойца упал на валяющиеся в тазу трехцветные нашивки. Уши минометчика от хищного прозрения аж зашевелились, прям хорек долгоухий. – Ребя, я власовца поймал! Гад, ты с кого пилотку снял?! Ах ты, сука… – минометчик схватился за оружие.

– Постой, я с контрразве…

Все вышло так внезапно и глупо, что среагировать сержант Лавренко успел только частично. Удар приклада пришелся не в челюсть, а в подставленное предплечье. Треснуло… Тимофей не сразу понял, что это кости, потом взвыл…

…Минометчик замахивался снова – широко, смачно…

Тимофей ударил его в голень, как учили, заставил пошатнуться.

– Ты… б… баран!

Автомат вскидывать одной рукой было трудно, но он взведенный… Очередь пропорола крышу так верно послужившей «голубятни»…

– Убью, гад! Работает СМЕРШ!

Каждое движение отдавало такой болью в перебитой руке, что в глазах темнело. Тимофей на ощупь дал еще очередь – повыше, чтоб никого не задеть. От отдачи вовсе поплохело…

…В себя пришел, стоя на коленях. Автомат-то где? Рядом Сречко и Сергеев били минометчика – били ногами и всерьез. Орал встревоженный двор.

– Хорош, убьете дурака! – промычал Тимофей.

Появился старшина из конвойных, дал очередь вверх:

– Стоять! Работает СМЕРШ!

Этот подавляющий, парализующий крик, которому учили на мимолетных курсах, неизбежно срабатывал. Дурдом во дворе утихомирился…

…Потом к сломанной руке приматывали шину-дошечку, Тимофей хотел сказать, как ее лучше уложить, но малейшее касание отдавало такой болью, что кроме мата и рычания ничего и не вымолвишь. Вроде Сречко в машину подсаживал, но это помнилось мутно и слабо…

15 октября 1944 года 36-я танковая Нижнеднепровская бригада прорвала оборону немцев, прошла центром города и закрепилась на берегу Дуная. Танкисты сдерживали контратаки немцев трое суток. 13-я Новобугская бригада и югославские бойцы прорывались к железнодорожной станции и мосту через Саву. Силами 38-го гвардейского танкового полка был взят Главный вокзал.

Жестокие бои за предмостные укрепления на Саве продолжались четыре дня. Немцы упорно дрались за высотное здание «Албания», гостиницу «Москва», крепость Калемегдан. Эту цитадель над Дунаем на рассвете 20 октября атаковали наши танки и партизаны 1-й Пролетарской дивизии НОАЮ.

Поздним вечером 20 октября 1944 года Белград был окончательно освобожден.

Во всех этих нелегких, но славных событиях сержант Лавренко участия не принимал. В госпитале был Тимофей.

13. Октябрь-ноябрь. Тылы