Мамба в Афганистане

Пикап между тем вырвался за пределы города и, подсвечивая путь мощными фарами, помчался куда-то по нужной ему дороге. Впрочем, ехал по ней он недолго и вскоре свернул куда-то в горы, темнеющие по обе стороны от машины. Острые вершины горной гряды мешали лучам поднимающегося солнца осветить нас, но рассвет неумолимо наступал.

Джип буксовал, выбрасывая из-под колёс каменную крошку, но неумолимо полз вперёд. Высокогорье отнимало у двигателя кислород, и мотор временами натужно ревел, поднимая автомобиль всё выше и выше по горной дороге. К месту назначения мы прибыли с первыми лучами солнца, что уже уверенно освещало окрестности, показавшись над верхушками гор.

Водитель резко ударил по тормозам, и пикап, чуть проехав на заблокированных колёсах, шумно остановился, качнув коротким кузовом.

— Вылазь! — скомандовали мне по-английски с хорошим таким пуштунским акцентом. Я выпрыгнул и смог осмотреться вокруг.

Солнце хорошо освещало окружающий пейзаж, показывая всё в мельчайших подробностях. Моим глазам предстал небольшой полевой лагерь, основанный на месте какого-то горного селения, состоящего из двух десятков домов. Было видно, как старались обустроить дополнительный лагерь для тренировок и стрельб. Вероятно, передо мной находилось не что иное, как военная база моджахедов. Но не обязательно. Это мог быть и полевой лагерь местных бандитов, и войсковой отряд местного же горного клана, и вообще шайки пришельцев, неизвестно для чего остановившихся здесь для отдыха и тренировок. Мне-то, в конце концов, какая разница с того? Привезли живым и ладно.

Меня всё же наскоро обыскали, отняв, наконец, мои невеликие деньги, но пообещав, что в случае успеха мне их вернут, ну, а если наоборот, то мёртвым деньги не нужны, а беркуты найдут для своих гнёзд что-то получше, чем цветные бумажки. Осталось самое простое — выжить! Хотя, конечно, именно это как раз и было совсем не просто. Ну да куда только судьба Мамбу не забрасывала, выживем и тут.

— Привезли? — обратился к главарю этой бандитской шайки высокий худой старик с убелённой сединами бородой.

— Да, вот он.

Старик тут же подскочил и, тыча мне в грудь пальцем, стал что-то быстро тараторить на пуштунском языке. Я терпеливо слушал «больного», не понимая ни слова из его речи и не утруждая себя попытками что-либо разобрать из его невнятного бреда.

Старик закончил кричать и остановился передохнуть, и тут, видимо, мозг вернулся домой, и он понял, что всё сказанное прошло мимо моего сознания.

— Что вы хотели мне сказать? — спросил я у него по-арабски.

— Ты знаешь арабский? — удивился старик, удивив и меня тем самым. И я решил жестоко отомстить старику тем же словесным извержением, что выслушал только что от него. Слово за слово, да блином по столу.

— Да, я знаю арабский и английский, также я только что совершил умру, приехав сразу после неё. Надеялся повидать весь мусульманский мир и подивиться на красоты Пакистана и Афганистана. А ещё собрать трав редких и целебных. Да вот оказался у вас в плену, нищий и бесправный. Это как так можно поступать с правоверным мусульманином, гостем в вашей стране? — и я, сделав возмущённую мину на лице, уставился на старика.

Седобородый пуштун отступил, что-то неразборчиво пробормотал и посмотрел на того, кто привёз меня в лагерь. Тот правильно понял вопросительный взгляд старика и ответил:

— Он сопротивлялся, как воин, и мы ему пообещали, что не тронем его и одарим и деньгами, и поможем с делами. Он врёт, он не столько мусульманин, сколько шаман. Ночные тени указали на него.

— Я не вру, — повернулся я к наглецу. — А ты, если не прикусишь свой поганый язык, то он у тебя в скором времени превратится в змеиный.

Главарь напрягся и шагнул было ко мне, но его остановил старик.

— Успокойся, Гарас, он прав. Мы похитили его, увезли без согласия, и он не виноват в том, что у нас случилась беда. Пусть приложит все усилия, и мы тогда выполним все обещания, данные тобой, Гарас.

— Слушаюсь, старейшина, — и этот самый Гарас склонил голову перед стариком, убрав обратно в кобуру свой кольт.

Старик уже успокоился и махнул рукой.

— Пойдём, аль-Шафи, я покажу тебе больного.

Склонив голову, я молча последовал за стариком, который направился в сложенную из камня большую саклю. У её входа стояли два моджахеда, вооружённые советскими автоматами, точнее их китайскими копиями. На входе у меня отобрали тесак, и я вошёл вслед за стариком. Внутри каменная сакля оказалась более благоустроенной, чем могло показаться снаружи.

Возле противоположной стены стояла большая кровать, на которой, раскинув руки, лежал раненый бородатый человек. Возле него сидела женщина, одетая в длинное чёрное платье, и закутанная в платок. Раненый, весь обвитый бинтами, еле слышно стонал, судорожно вздрагивая всем телом и находясь при этом в забытье. Крупные капли пота стекали по его лбу и щекам, покрывая постеленную под него материю мокрыми пятнами.