Мамонт

Женщин-фронтовичек на пяти улицах нашего пригорода было довольно много. Не так давно в стране начали широко праздновать День Победы – и эти женщины скромно стояли в толпе на митингах. Наград ни у одной из них не было, лишь горя хватило всем. Не имелось фронтовых наград и у мамы, и у её вдовых подружек. Моей маме тоже досталось лиха. Сначала мёрзла на торфоразработках под Балахной – и пылко влюбилась там в будущего моего отца, бравого красноармейца из учебного лагеря. Брак не оформили, и попрощаться-то даже не сумели, весь лагерь срочно отправили на фронт. Перед родами маму отпустили домой на месяц – и снова призвали в Балахну. Меня, грудного, оставила у своих в деревне.С торфяников её неожиданно направили на курсы радисток. Заслали на азовское побережье – перед самым освобождением этой местности. В оговоренном месте на городском базаре никого с паролем не оказалось – как после выяснилось, всё городское подполье было арестовано и расстреляно. И накопленную за несколько месяцев информацию о противнике никто маме не передал. Разведданные она собрала сама, как сумела. Её документы подозрения ни разу не вызвали, при ней было удостоверение личности, якобы выданное немецкой комендатурой в соседней области, три дня назад ещё оккупированной. Привокзальная площадь и тротуары выходящих на неё улиц забиты были узлами, чемоданами и беженцами, в большинстве женщинами и девушками развратной внешности, много было и семей полицаев, и всякого рода спекулянтов, и прочих слуг «нового порядка». С этой толпой, выдавая себя за беженку от Красной Армии, мама и добралась до города.Несла за спиной мешок с вещами и рацией. До вечера осмотрелась. Город наводнён был техникой и отступающими войсками, мешанина из немцев, чехов, мадьяр и румын. На одной из улиц – мама и глазам не поверила – стоял кавалерийский казацкий полк. Мимо развалин, где она устроилась с рацией, полицаи провели нескольких немецких и румынских солдат, избитых в кровь и со связанными руками – видимо, дезертиров.Закончив передачу, мама разбила рацию кирпичом и ушла в другие развалины. По этой радиограмме наши бомбардировщики нанесли врагу огромный урон. Как мама ни хоронилась, её ранило осколком нашей же бомбы. Мама вряд ли бы выжила, да армия «двунадесяти языков», вырываясь из окружения, той же ночью в панике оставила город. И утром мама выползла из развалин – прямо к санитарной машине, случайно рядом остановившейся. Пролежала в госпитале чуть ли не до конца войны и вернулась в свою лесную чувашскую деревеньку. Родители померли, братья погибли на войне, изба сгорела – в ней жили эвакуированные москвичи, не умевшие обращаться с печью. А меня взяла престарелая бабушка-соседка. Мама со мной на рукахдошла до Маклаковки – в надежде, что её примут родители моего отца, которого она считала погибшим. А он только что воротился с фронта.

С утра проникшись окончательно тем, что несколько лет придётся жить в доме Януария, я стал основательно в нём устраиваться. На втором жилом этаже особенной работы пока не требовалось – разве что, снаружи его покрасить. А вот нижний, кирпичный, в котором мне возмечталось устроить мастерскую, он в хороших руках нуждался. Для начала, мне думалось, надо было внимательней осмотреть кладовую, занимавшую пространство под прихожей: по всем статьям там должна быть дверь в магазин. Януарий Нефёдович не хранил в ней картошку, морковь и квашеную капусту, кладовую он использовал под товар – а потом под склад антиквариата, которым и поживился Мамонт. Лестница заканчивалась внизу небольшой площадкой и основательной дверью сбоку. В нише за этим сооружением по стене кладовой шли вниз, в землю через кирпичный пол две трубы, водопровод и канализация. Януарий Нефёдович, конечно, смог присоединиться к трассам, идущим мимо него к особнякам «магнатов». Утеплённые паклей трубы скрывал узкий пристенный шкафчик. Выходили они из кухни – справа от кухонного окна, в совершенно неожиданном месте у деда Януария был белый кафельный туалет. Мамонт, однако, им не пользовался и там всё затянула паутина. По лагерной привычке ходил в другой, деревянный, за угол дома. Ну и я, человек сельской практики, и все мои мужики тоже топтали ведущий туда дощатый тротуар. Вход в магазин нашёлся в кладовой просто: его полностью закрывали две стопы ящиков со свечами. Дверь была заперта, но в замке торчал ключ. Не стоило труда догадаться, почему я не увидел дверь со стороны магазина, её завалил Мамонт горой пустых ящиков и коробок. Ящики со свечами надо перенести в подвал, к лампам, подумал я, там и прохладнее, и у места будут, вот только хлам в магазине уберу – не через люк же свечи таскать…