Мамусик против Ордена Королевской кобры

— Дай пять, мамзелька! — обрадовался байкер. Похоже, я попала в десятку. — Спиногрызы — это высшая форма порабощения человека. Хуже любого правительства. Принуждение в чистом виде… И вообще, семейные люди не могут никакому делу отдаться целиком… Теперь назови мне свое имя.

Ну, если вы думаете, что я так глупа, чтобы тут же выдать фамилию «Суматошкина», значит, вы меня совсем не знаете. Иногда я соображаю удивительно быстро!

— Любовь Васильевна… Вальтер, — непринужденно сказала я. В конце концов, это была почти правда. Уверена, что если бы не травма Якова Матвеевича и не его излишняя скромность, мы бы уже давно поженились, несмотря на наши разные музыкальные пристрастия и прочие несущественные несостыковки.

Черный Пес неторопливо вытащил из пачки новую сигарету. Вспыхнула зажигалка: змея, у которой из пасти вырывалось пламя.

Я хотела было заполнить паузу рассуждениями на тему скидок в ближайшей химчистке, где за смешную плату можно привести в порядок кожаные костюмчики, а также на тему распродажи в магазине косметики, буквально даром отдающем литровые бутыли с мужским шампунем, — но что-то меня удержало.

Мы молчали, пока дымилась сигарета.

Потом байкер щелчком отбросил ее в сторону и вновь повернулся ко мне:

— Покажи-ка мне, мамзелька, свой телефон, — неожиданно сказал он.

Я опешила, однако торопливо вытащила свою кнопочную звонилку из зебровой сумки.

— Диктофон выключен. Добро. А то я уж вдруг подумал, тебя подослали записать наш разговор. Нет, все чисто. — Он вернул мне аппарат. — Значит, ты, мамзелька, ненавидишь капиталистов. И любишь готовить. — Он кивнул на пустую обертку из-под сырных палочек. — Так?

Я кивнула, чувствуя, что вот-вот выйду на финишную прямую своего расследования. Запахло жареным. Хотя, возможно, это был всего лишь аромат моей выпечки.

— Нам нужны такие, — медленно сказал Черный Пес, глядя мне прямо в глаза. Поразительно, но взгляд у него был совсем не хмельной: пронзительный и жесткий.

— Кому это нам? — пискнула я. — Анархистам? «Невским Отморозкам»?

— Ордену Королевской Кобры, — отчеканил Черный Пес и провел ладонью по татуировке на шее.

— Батюшки-светы! — пролепетала я.

Глава 14

А знаете, эти байкеры оказались очень даже компанейскими мальчишками.

Не успели мы с Черным Псом договориться о времени и месте следующей встречи, как раздухарившиеся парни взяли меня в оборот. Угостили пивом — «Чешским разбойничьим», разумеется — и предложили поиграть в сосиску.

Меня поставили на пустой бочонок и дали мне в руки сырую сосиску. Пьяные байкеры должны были на ходу откусить кусок этой сосиски — и при этом не шмякнуться вместе со своим мотиком на асфальт.

Эта задача мало кому была по плечу, даже Черный Пес едва не оттяпал мне пальцы, переоценив длину сосиски.

Тем не менее, мы отлично колбасились, или, точнее, сосисились, пока за мной, боязливо оглядываясь по сторонам и пригибаясь, как при артобстреле, не явились Павлик с Андрюшей. Павлик был без очков — видно, снял, чтобы не разбили при возможной потасовке.

Ребята протиснулись сквозь толпу и подошли ко мне.

— Любовь Васильевна, — увещевали они, пытаясь снять меня с бочонка и игнорируя гневный ропот байкеров, которым помешали проводить интересный конкурс, — поехали домой. Уже поздно, вам пора ложиться.

— Ничего не поздно, тра-ля-ля! — Я пританцовывала на своем бочонке, дирижируя сосиской. Мне было очень весело. — Посмотрите, где солнце! На небе! Солнце не спит, значит, и мне можно не спать!

Байкеры одобрительно загудели. Я милостиво, как королева на троне-бочонке, поприветствовала их сосиской.

— Представьте, что вас сейчас увидел бы Степа! — коварно прищурился Павлик. — Что бы он сказал?

— Ладно, зануды, — рассердилась я. — Отдохнуть душой не даете. Я в таком стрессе!

Я махнула байкерам на прощание сосиской и позволила Павлику с Андрюшей посадить себя в машину. Сосиску я жадно съела, не успели мы отчалить от поребрика.

— Ой, как я набубенилась! — немелодично распевала я по дороге домой, пытаясь положить эти слова на мотив душераздирающей песни Филиппа Киркорова «Жестокая любовь».

— Ой, как я набубенилась, — застонала я на следующее утро, в субботу шестого июня, проснувшись с чугунной головой. — Какая ты жестокая, Любовь! — сказала я себе с укором. — Совсем себя не бережешь! Тебе уже пятьдесят семь лет!.. Ладно, пока еще можно считать, что пятьдесят шесть, день рождения был совсем недавно.

Я с трудом повернулась на другой бок и тут же зажмурилась от ослепительного света. Семь тридцать, а ненормальное солнце уже вовсю карабкается к зениту. На небе опять ни облачка — какой дискомфорт для петербуржца! Где привычное, успокаивающее серенькое небо, создающее ощущение уюта?

И до чего же непривычно просыпаться одной в квартире. Как-то там мой сыночек? Меняют ли ему постельное белье каждый день? Не забывают ли пылесосить ковролин в камере?