Man and Boy, или История с продолжением

– Что? – переспросил отец. – Как это – бросила?

– Где ребенок? – спросила мать. Она-то моментально все поняла.

– Пэт у Джины. Дома у ее отца.

– У этого ненормального панка? Бедняжка.

– Что значит – она тебя бросила? – не отступал старик.

– Она от меня ушла насовсем, папа.

– Я ничего не понимаю.

Он действительно не понимал. Он любил ее и любил нас, а теперь все кончилось.

– Она свалила, – продолжал объяснять я. – Смоталась. Отчалила.

– Следи за своим языком, – сказала мама. Она прижала пальцы к губам, как будто молилась. – Ох, Гарри. Мне так жаль!

Она подошла ко мне, и я вздрогнул. Все было бы нормально, если бы родители не были так добры ко мне. Я бы пережил, если бы они не стали обнимать меня и говорить, как они меня понимают. Но если они начнут жалеть меня, я этого не вынесу. К счастью, старик спас меня. Старый добрый папуля.

– Ушла? – переспросил он сердито. – Ты разводишься, ты это хочешь сказать?

Я об этом еще не думал. Разводиться? Как это бывает? С чего начинать?

– Видимо, да. Ведь так все и делают, правда? Когда расходятся.

Он встал, его лицо вдруг побледнело. Глаза увлажнились. Он снял очки и начал зачем-то основательно протирать их.

– Ты разрушил мою жизнь, – неожиданно выдал он.

– Что?!

Я не желал верить своим ушам. Мой брак разваливается, а жертвой, видите ли, оказывается он? Как это может быть? Мне, конечно, очень жаль, что его драгоценная невестка ушла из его жизни. Мне жаль, что его внук увидел, как родители порвали друг с другом. И больше всего мне жаль, что его сын оказался всего-навсего еще одним тупым ничтожеством, уныло ковыляющим в сторону гражданского суда. И все же я не собираюсь отдавать ему главную роль в нашей маленькой трагедии!

– Как это мне удалось разрушить твою жизнь, папа? Если кто-нибудь и пострадал, то это Пэт, а не ты.

– Ты разрушил мою жизнь, – упрямо повторил он.

Мое лицо горело от стыда и возмущения. С чего бы ему так огорчаться? Его-то жена никогда его не бросала.

– Твоя жизнь уже прошла, – сердито пробурчал я.

Мы взглянули друг на друга почти с ненавистью, и он тут же вышел из комнаты. Мне было слышно, как отец шаркая бродит наверху. Я уже пожалел о том, что ляпнул ему так необдуманно. Но он сам не оставил мне выбора.

– Он ничего такого не имел в виду, – встала на защиту отца мама. – Он очень расстроен.

– Я тоже, – кивнул я. – Со мной никогда раньше ничего такого плохого не происходило, мама. Все было легко. До сих пор со мной ничего плохого не происходило.

– Не слушай отца. Он просто хочет, чтобы у Пэта было то же, что и у тебя. Двое родителей, надежный и стабильный дом, чтобы строить свою жизнь. И все такое.

– Но у него никогда уже этого не будет, мама, если Джина действительно ушла. Мне жаль, но так уже никогда не будет.

В конце концов отец спустился обратно, и пока он с трудом глотал обед, я попытался вкратце описать родителям ситуацию: в семье были проблемы, в последнее время все шло не так уж гладко, но мы все еще были друг другу небезразличны. Надежда оставалась.

Я не стал рассказывать, что переспал с коллегой и что, по словам Джины, вышвырнул ее жизнь на помойку. От такого они могли подавиться бараньими отбивными.

Когда я уходил, мама крепко обняла меня и уверила напоследок в том, что все устроится. И папа тоже сделал все, что мог: он обнял меня одной рукой и сказал, чтобы я звонил, если понадобится их помощь.

Я не осмелился взглянуть на него. Вот что плохо: когда ты думаешь, что твой отец – герой. Он не произнесет ни слова, но ты почувствуешь себя так, как будто тебе опять восемь лет и ты только что проиграл свою первую драку.

* * *

– Наш следующий гость не нуждается в представлении, – повторил Марти в третий раз подряд. – Черт… черт… что стряслось с этим гребаным телесуфлером?

Телесуфлер был в порядке, и он это прекрасно знал.

Наверху, на галерее, режиссер пробормотал в радиотелефон какие-то успокаивающие слова: мол, когда Марти будет готов, пусть начнет все заново. Но Марти сорвал с себя микрофон и ушел.

Когда мы выходили в прямом эфире, Марти всегда бесстрашно обращался с телесуфлером. Если он вдруг ошибался, произнося слова, бежавшие у него перед глазами, то просто ухмылялся и продолжал читать дальше. Потому что знал, что у него нет выбора.

С записью все стало по-другому. Когда тебя записывают на пленку, ты всегда можешь остановиться и начать сначала. Конечно, это многое облегчает. Но, с другой стороны, это может парализовать тебя. Это может сказаться на твоем дыхании. От напряжения можно вспотеть. А если камера покажет, что ты вспотел, считай, что тебе конец.

Я догнал его уже в зеленой комнате, где он открывал пиво. Это напугало меня сильнее, чем вспышка раздражения на съемочной площадке. Марти был истериком и совсем не умел пить. Если он высосет парочку бутылок пива, его нервы станут настолько крепкими, что он уже не сможет двигаться.

– Запись шоу просто идет в другом ритме, – пояснил я. – Когда ты в прямом эфире, уровень энергии так высок, что ты пулей проносишься от начала к концу. А когда тебя записывают, нужно научиться контролировать адреналин. Но у тебя все получится, могу поспорить.